— Это надо уметь. 

Он подмигнул мне; 

— Именно уметь, в этом весь секрет. Мы слишком много знаем и слишком мало умеем… потому что знаем слишком много. 

Он рассмеялся. 

— Простите меня. После обеда я всегда слегка настроен на философский лад. 

— Самое время для философии, — сказал я. — Значит, с кадилляком мы тоже добьемся равновесия, не так ли? 

Он поднял руку: 

— Секунду… 

Я покорно склонил голову. Блюменталь заметил мой жест и рассмеялся. 

— Нет, вы меня не поняли. Я вам только хотел сделать комплимент. Вы ошеломили меня, явившись с открытыми картами в руках! Вы точно рассчитали, как это подействует настарого Блюменталя. А знаете, чего я ждал? 

— Что я предложу вам для начала четыре тысячи пятьсот. 

— Верно! Но тут бы вам несдобровать. Ведь вы хотите продать за семь, не так ли? 

Из предосторожности я пожал плечами: 

— Почему именно за семь? 

— Потому что в свое время это было вашей первой ценой. 

— У вас блестящая память, — сказал я. 

— На цифры. Только на цифры. К сожалению. Итак, чтобы покончить: берите машину за шесть тысяч. Мы ударили по рукам. 

— Слава богу, — сказал я, переводя дух. — Первая сделка после долгого перерыва. Кадилляк, видимо, приносит нам счастье. 

— Мне тоже, — сказал Блюменталь. — Ведь и я заработал на нем пятьсот марок. 

— Правильно. Но почему, собственно, вы его так скоро продаете? Он не нравится вам? 

— Просто суеверие, — объяснил Блюменталь. — Я совершаю любую сделку, при которой что-то зарабатываю, 

— Чудесное суеверие… — ответил я. 

Он покачал своим блестящим лысым черепом: 

— Вот вы не верите, но это так. Чтобы не было неудачи в других делах. Упустить в наши дни выгодную сделку — значит бросить вызов судьбе. А этого никто себе больше позволить не может. 

x x x 

В половине пятого Ленц, весьма выразительно посмотрев на меня, поставил на стол передо мной пустую бутылку из-под джина: 

— Я желаю, чтобы ты мне ее наполнил, детка! Ты помнишь о нашем пари? 

— Помню, — сказал я, — но ты пришел слишком рано. Готтфрид безмолвно поднес часы к моему носу. 

— Половина пятого, — сказал я, — думаю, что это астрономически точное время. Опоздать может всякий. Впрочем, я меняю условия пари — ставлю два против одного. 

— Принято, — торжественно заявил Готтфрид. — Значит, я получу бесплатно четыре бутылки джина. Ты проявляешь героизм на потерянной позиции. Весьма почетно, деточка, но глупо. 

— Подождем… 

Я притворялся уверенным, но меня одолевали сомнения. Я считал, что булочник скорее всего уж не придет. Надо было задержать его в первый раз. Он был слишком ненадежным человеком. 

В пять часов на соседней фабрике перин завыла сирена. Готтфрид молча поставил передо мной еще три пустые бутылки. Затем он прислонился к окну и уставился на меня. 

— Меня одолевает жажда, — многозначительно произнес он. 

В этот момент с улицы донесся характерный шум фордовского мотора, и тут же машина булочника въехала в ворота. 

— Если тебя одолевает жажда, дорогой Готтфрид, — ответил я с большим достоинством, — сбегай поскорее в магазин и купи две бутылки рома, которые я выиграл. Я позволю тебе отпить глоток бесплатно. Видишь булочника во дворе? Психология, мой мальчик! А теперь убери отсюда пустые бутылки! Потом можешь взять такси и поехать на промысел. А для более тонких дел ты еще молод. Привет, мой сын! 

Я вышел к булочнику и сказал ему, что машину, вероятно, можно будет купить. Правда, наш бывший клиент требует семь тысяч пятьсот марок, но если он увидит наличные деньги, то уж как-нибудь уступит за семь. Булочник слушал меня так рассеянно, что я немного растерялся. 

— В шесть часов я позвоню этому человеку еще раз, — сказал я наконец. 

— В шесть? — очнулся булочник. — В шесть мне нужно… — Вдруг он повернулся ко мне: — Поедете со мной? 

— Куда? — удивился я. 

— К вашему другу, художнику. Портрет готов. 

— Ах так, к Фердинанду Грау… 

Он кивнул. 

— Поедемте со мной. О машине мы сможем поговорить и потом. 

По-видимому, он почему-то не хотел идти к Фердинанду без меня… Со своей стороны, я также был весьма заинтересован в том, чтобы не оставлять его одного. Поэтому я сказал: 

— Хорошо, но это довольно далеко. Давайте поедем сразу. 

x x x 

Фердинанд выглядел очень плохо. Его лицо имело серовато-зеленый оттенок и было помятым и обрюзгшим. Он встретил нас у входа в мастерскую. Булочник едва взглянул на него. Он был явно возбужден. 

— Где портрет? — сразу спросил он. 

Фердинанд показал рукой в сторону окна. Там стоял мольберт с портретом. Булочник быстро вошел в мастерскую и застыл перед ним. Немного погодя он снял шляпу. Он так торопился, что сначала и не подумал об этом. 

Фердинанд остался со мной в дверях. 

— Как поживаешь, Фердинанд? — спросил я. 

Он сделал неопределенный жест рукой. 

— Что-нибудь случилось? 

— Что могло случиться? 

— Ты плохо выглядишь. 

— И только. 

— Да, — сказал я, — больше ничего… 

Он положил мне на плечо свою большую ладонь и улыбнулся, напоминая чем-то старого сенбернара. 

Подождав еще немного, мы подошли к булочнику, Портрет его жены удивил меня: голова получилась отлично. По свадебной фотографии и другому снимку, на котором покойница выглядела весьма удрученной, Фердинанд написал портрет еще довольно молодой женщины. Она смотрела на нас серьезными, несколько беспомощными глазами. 

— Да, — сказал булочник, не оборачиваясь, — это она. — Он сказал это скорее для себя, и я подумал, что он даже не слышал своих слов. 

— Вам достаточно светло? — спросил Фердинанд. 

Булочник не ответил. 

Фердинанд подошел к мольберту и слегка повернул его. Потом он отошел назад и кивком головы пригласил меня в маленькую комнату рядом с мастерской. 

— Вот уж чего никак не ожидал, — сказал он удивленно. — Скидка подействовала на него. Он рыдает…