– И ваш документик также, – продолжал Коровьев, подавая Маргарите документ, и затем, обратившись к Воланду, почтительно доложил: – Все, мессир! 

– Нет, не все, – ответил Воланд, отрываясь от глобуса. – Куда прикажете, моя дорогая донна, девать вашу свиту? Мне она лично не нужна. 

Тут в открытую дверь вбежала Наташа, как была нагая, всплеснула руками и закричала Маргарите: 

– Будьте счастливы, Маргарита Николаевна! – она закивала головой мастеру и опять обратилась к Маргарите: – Я ведь все знала, куда вы ходите. 

– Домработницы все знают, – заметил кот, многозначительно поднимая лапу, – это ошибка думать, что они слепые. 

– Что ты хочешь, Наташа? – спросила Маргарита, – возвращайся в особняк. 

– Душенька, Маргарита Николаевна, – умоляюще заговорила Наташа и стала на колени, – упросите их, – она покосилась на Воланда, – чтобы меня ведьмой оставили. Не хочу я больше в особняк! Ни за инженера, ни за техника не пойду! Мне господин Жак вчера на балу сделал предложение. – Наташа разжала кулак и показала какие-то золотые монеты. 

Маргарита обратила вопросительный взор к Воланду. Тот кивнул головой. Тогда Наташа кинулась на шею Маргарите, звонко ее расцеловала и, победно вскрикнув, улетела вокно. 

На месте Наташи оказался Николай Иванович. Он приобрел свой прежний человеческий облик, но был чрезвычайно мрачен и даже, пожалуй, раздражен. 

[Картинка: master9.jpg] 

– Вот кого с особенным удовольствием отпущу, – сказал Воланд, с отвращением глядя на Николая Ивановича, – с исключительным удовольствием, настолько он здесь лишний. 

– Я очень прошу выдать мне удостоверение, – заговорил, дико оглядываясь, Николай Иванович, но с большим упорством, – о том, где я провел предыдущую ночь. 

– На какой предмет? – сурово спросил кот. 

– На предмет представления милиции и супруге, – твердо сказал Николай Иванович. 

– Удостоверений мы обычно не даем, – ответил кот, насупившись, – но для вас, так и быть, сделаем исключение. 

И не успел Николай Иванович опомниться, как голая Гелла уже сидела за машинкой, а кот диктовал ей: 

– Сим удостоверяю, что предъявитель сего Николай Иванович провел упомянутую ночь на балу у сатаны, будучи привлечен туда в качестве перевозочного средства... поставь, Гелла, скобку! В скобке пиши «боров». Подпись – Бегемот. 

– А число? – пискнул Николай Иванович. 

– Чисел не ставим, с числом бумага станет недействительной, – отозвался кот, подмахнул бумагу, откуда-то добыл печать, по всем правилам подышал на нее, оттиснул на бумаге слово «уплочено» и вручил бумагу Николаю Ивановичу. После этого Николай Иванович бесследно исчез, а на месте его появился новый неожиданный человек. 

– Это еще кто? – брезгливо спросил Воланд, рукой заслоняясь от света свечей. 

Варенуха повесил голову, вздохнул и тихо сказал: 

– Отпустите обратно. Не могу быть вампиром. Ведь я тогда Римского едва насмерть с Геллой не уходил! А я не кровожадный. Отпустите. 

– Это что еще за бред? – спросил, морща лицо, Воланд. – Какой такой Римский? Что это еще за чепуха? 

– Не извольте беспокоиться, мессир, – отозвался Азазелло и обратился к Варенухе: – Хамить не надо по телефону. Лгать не надо по телефону. Понятно? Не будете больше этим заниматься? 

От радости все помутилось в голове у Варенухи, лицо его засияло, и он, не помня, что говорит, забормотал: 

– Истинным... то есть я хочу сказать, ваше ве... сейчас же после обеда... – Варенуха прижимал руки к груди, с мольбой глядел на Азазелло. 

– Ладно, домой, – ответил тот, и Варенуха растаял. 

– Теперь все оставьте меня одного с ними, – приказал Воланд, указывая на мастера и Маргариту. 

Приказание Воланда было исполнено мгновенно. После некоторого молчания Воланд обратился к мастеру: 

– Так, стало быть, в Арбатский подвал? А кто же будет писать? А мечтания, вдохновение? 

– У меня больше нет никаких мечтаний и вдохновения тоже нет, – ответил мастер, – ничто меня вокруг не интересует, кроме нее, – он опять положил руку на голову Маргариты, – меня сломали, мне скучно, и я хочу в подвал. 

– А ваш роман, Пилат? 

– Он мне ненавистен, этот роман, – ответил мастер, – я слишком много испытал из-за него. 

– Я умоляю тебя, – жалобно попросила Маргарита, – не говори так. За что же ты меня терзаешь? Ведь ты знаешь, что я всю жизнь вложила в эту твою работу. – Маргарита добавила еще, обратившись к Воланду: – Не слушайте его, мессир, он слишком замучен. 

– Но ведь надо же что-нибудь описывать? – говорил Воланд, – если вы исчерпали этого прокуратора, ну, начните изображать хотя бы этого Алоизия. 

Мастер улыбнулся. 

– Этого Лапшенникова не напечатает, да, кроме того, это и неинтересно. 

– А чем вы будете жить? Ведь придется нищенствовать. 

– Охотно, охотно, – ответил мастер, притянул к себе Маргариту, обнял ее за плечи и прибавил: – Она образумится, уйдет от меня... 

– Не думаю, – сквозь зубы сказал Воланд и продолжал: – Итак, человек, сочинивший историю Понтия Пилата, уходит в подвал, в намерении расположиться там у лампы и нищенствовать? 

Маргарита отделилась от мастера и заговорила очень горячо: 

– Я сделала все, что могла, и я нашептала ему самое соблазнительное. А он отказался от этого. 

– То, что вы ему нашептали, я знаю, – возразил Воланд, – но это не самое соблазнительное. А вам скажу, – улыбнувшись, обратился он к мастеру, – что ваш роман еще принесет вам сюрпризы. 

– Это очень грустно, – ответил мастер. 

– Нет, нет, это не грустно, – сказал Воланд, – ничего страшного уже не будет. Ну-с, Маргарита Николаевна, все сделано. Имеете ли вы ко мне какую-нибудь претензию? 

– Что вы, о, что вы, мессир! 

– Так возьмите же это от меня на память, – сказал Воланд и вынул из-под подушки небольшую золотую подкову, усыпанную алмазами. 

– Нет, нет, нет, с какой же стати! 

– Вы хотите со мной поспорить? – улыбнувшись, спросил Воланд. 

Маргарита, так как в плаще у нее не было кармана, уложила подкову в салфетку и затянула ее узлом. Тут что-то ее изумило. Она оглянулась на окно, в котором сияла луна, исказала: