Итак, вдоль всего поднебесного обиталища, упомянутого выше, направо и налево от лестницы тянулся узкий коридорчик, в который выходило восемь или десять комнатушек или норок, столь же удобных, как волчий капкан, и столь же просторных, как кладбищенские ниши. В них за ничтожную плату в тридцать реалов 1 в месяц сумело втиснуться порядочно не- 

1 Реал — испанская монета, равная 25 сентимо, то есть четверти песеты. 

счастных, тех, кому больше деваться было некуда — то ли вследствие несчастий минувших, то ли от нищеты, в которой они оказались сегодня. 

К примеру, тетушка Клаудиа знала, что в первой каморке, как идешь направо, вот уже девять месяцев, перебиваясь из кулька в рогожку, жил бедный чиновник, этакие со скрипом передвигавшие стрелки проржавевшие часы с тяжелыми гирями — четырьмя мальчишками-сорванцами. Знала она, что дальше по коридору ютилась почтенная, неизвестно какого сословия и звания вдова, которая не вылезала из ломбарда и влачила жалкое существование, кормясь лишь тем малым — ибо все знают, чего стоит в наши времена добродетель,— что зарабатывали три ее незамужние скромницы-дочери. Следующая клетушка едва вмещала молоденькую супружескую чету — сапожника и кружевницу; он — смазливый молодой человек в кургузом пиджачке и галстуке с булавкой; она — веселое, изящное создание в юбочке колоколом и мантилье с ленточками. 

В угловой норе — под самым скатом — соорудил себе лабораторию химик-самоучка, великий искусник по части изготовления одеколонов, и турецкого розового масла, и бальзама из Мекки, и макасарского 1 масла; он еще торговал галстуками и сашетками, спичками, простыми и серными, папиросами и многими другими полезными вещами, для чего вступал в деловые отношения со всеми официантами кафе; а если денег на жизнь все же не хватало, носил в залог чужие драгоценности или под вымышленным именем продавал векселя и другие ценные бумаги; а то подыскивал слуг или, устроившись на галерее, чистил обувь. Словом, это был типичный представитель нашего предприимчивого века, производитель и коммерсант. Он то изъяснялся по-французски, то прикидывался итальянцем, то вдруг напяливал белый сюртук и огромный галстук или носился по улицам, нахлобучив изящную шапочку из тонкого пике. 

Напротив обиталища химика расположилось вполне осязаемое существо — девица, что одним лишь своим врожденным очарованием могла вскружить самую ясную голову. Валенсия, цветник Испании, взрастила этот бутон, и уж раз я это говорю, то, само собой понятно, нет необходимости добавлять, как она была хороша, ибо 

1 Макасар — город на острове Целебес (Индонезия). 

всякий знает, что в этом благодатном краю дурнушку встретить куда труднее, чем в ином красавицу. Чтобы поведать о всех злоключениях и превратностях судьбы, что выпали на ее долю с тех пор, как она покинула берега Турий 1 и обосновалась в городе на Мансанаресе 2, променяв крытые соломой крыши Кабаньяла на темную черепицу Мадрида, потребовалось бы слишком много времени. Скажу только, что она то ли сама приехала, то ли ее привезли, и что то ли ее бросили, то ли она сама себя бросила. Одним словом, сегодня она свободна и полна романтических иллюзий, совсем как прекрасная Эсмеральда у Виктора Гюго, хотя — если уж говорить начистоту — немного практичнее ее, ибо в наш прозаический век кавалеры не жертвуют жизнью ради простых девушек, а девушки не довольствуются танцами да игрой на бубне. 

Прямо за стеной у юной валенсианочки жил старый, мрачный ворчун, который за два реала сочинял любовные записочки и всякие прошения, вел переписку с половиной Астурии, выслушивал признания всех девушек квартала и, сидя за ширмой на галерее, с утра до ночи снабжал памятками незадачливых кавалеров. Но поскольку видел он плохо, хоть и носил очки, то порой случалось, забредал не в то стойло, я хочу сказать, не в ту бумагу, и писал объяснение в любви на гербовой, а прошение об открытии лавчонки — в рамочке из сердец и купидонов. Из-за этого, а также из-за других неприятностей, связанных с его ремеслом, голова у него всегда шла кругом, он постоянно был раздражен и приходил домой брюзжа, а так как был холостяком и не мог излить свою желчь на жену, то накидывался на всех, кто попадался под руку. 

Наконец— чтобы не упустить ни одно из действующих лиц этой забавной трагикомедии — упомянем, что в противоположном углу имел свой стол и дом какой-то ужасно изможденный человек (хилятик, как говорят в народе), который иной раз, когда, как ему казалось, его никто не видит, вылезал на крышу и бегал там взапуски с кошками, к которым с детства питал слабость. Лицо — кожа да кости, взгляд настороженный, сам щуплый и нескладный, со свернутым набок носом и та- 

1 Т у р и я, или Гвадавьяр,— река, в устье которой расположена Валенсия. 

2 Мансанарес — река, текущая в Мадриде. 

кими же мыслями, руки и куртка лоснятся от грязи, вечно немытый, настоящий водоненавистник, но и винолюб, напивающийся до положения риз; эдакая кривая жердь с заплетающимся языком и ухом по ветру; равнодушный ко всяким мольбам и просьбам, он то мелькал повсюду, а то становился неуловимым, невидимкой настолько, что соседи порой недоумевали, как он очутился у себя в комнате — взобрался по лестнице или влетел через дымовую трубу. 

Так оказались искусно соединенными волей случая столь разные люди, и само собой разумеется, что воображение и смекалка нашей Клаудии заработали вовсю или, правильнее будет сказать, понадобилось совсем немного дней, чтоб она стала, назовем это так, центром звездной системы, устойчивой планетой, которая, вращаясь вокруг собственной оси, начертала вокруг себя орбиту, в пределах которой надлежало вращаться всем прочим телам. 

III 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ 

Для начала старуха, естественно, занялась валенси-аночкой, ибо та была одинока и беззащитна и взять эту крепость не составляло особого труда... 

— Зачем ты, такая молоденькая и хорошенькая, какою по своей великой милости сотворил тебя господь, похоронила себя заживо в этой норе? Почему бы не найти тебе кого-нибудь, кто стал бы тебе опорой и защитой от ненастий и бурь, не устроить свою судьбу, как того заслуживает твоя красота? И дай бог, чтоб увидели, чего ты стоишь, и воздали тебе по заслугам! Но кто поверит на слово и не подумает, что таишься ты неспроста и не такая уж ты добродетельная? Понимаешь, красота — хрупкий цветок, который все вожделеют, но не надо ее прятать, таить от глаз людских, а выставлять напоказ, хоть и обращаться осторожно, стеречь и лелеять, потому что это ведь не какой-нибудь чертополох, растущий в открытом поле, а гордый жасмин, радующий глаз людям в красивых вазах из ароматической глины и в оранжереях. Послушай, неискушенная чистота, само собой понятно, ищет опору в жизненном опыте, слабость — в силе, нежный возраст — в советах старости. Плющ обвивается вокруг стройного вяза, и слабое дитя,