Михаил Зощенко. РассказыОцените этот текст:Не читал10987654321СодержаниеFine HTMLPrinted versiontxt(Word,КПК)Lib.ru htmlМихаил Зощенко. Рассказы 

--------------------------------------------------------------- 

© Copyright Михаил Зощенко, наследники 

По всем вопросам касающимся использования авторских прав на 

произведения Михаила Зощенко следует обращаться: 

Изд. "Лимбус Пресс" (limbuspr@spb.cityline.ru), тел: 007-812-1126706 

OCR: Sash The Matrix 

--------------------------------------------------------------- 

Аристократка 

Григорий Иванович шумно вздохнул, вытер подбородок рукавом и начал 

рассказывать: 

- Я, братцы мои, не люблю баб, которые в шляпках. Ежели баба в шляпке, 

ежели чулочки на ней фильдекосовые, или мопсик у ней на руках, или зуб 

золотой, то такая аристократка мне и не баба вовсе, а гладкое место. 

А в свое время я, конечно, увлекался одной аристократкой. Гулял с ней и 

в театр водил. В театре-то все и вышло. В театре она и развернула свою 

идеологию во всем объеме. 

А встретился я с ней во дворе дома. На собрании. Гляжу, стоит этакая 

фря. Чулочки на ней, зуб золоченый. 

- Откуда, - говорю, - ты, гражданка? Из какого номера? 

- Я, - говорит, - из седьмого. 

- Пожалуйста, - говорю, - живите. 

И сразу как-то она мне ужасно понравилась. Зачастил я к ней. В седьмой 

номер. Бывало, приду, как лицо официальное. Дескать, как у вас, гражданка, в 

смысле порчи водопровода и уборной? Действует? 

- Да, - отвечает, - действует. 

И сама кутается в байковый платок, и ни мур-мур больше. Только глазами 

стрижет. И зуб во рте блестит. Походил я к ней месяц - привыкла. Стала 

подробней отвечать. Дескать, действует водопровод, спасибо вам, Григорий 

Иванович. 

Дальше - больше, стали мы с ней по улицам гулять. Выйдем на улицу, а 

она велит себя под руку принять. Приму ее под руку и волочусь, что щука. И 

чего сказать - не знаю, и перед народом совестно. 

Ну, а раз она мне и говорит: 

- Что вы, говорит, меня все по улицам водите? Аж голова закрутилась. Вы 

бы, говорит, как кавалер и у власти, сводили бы меня, например, в театр. 

- Можно, - говорю. 

И как раз на другой день прислала комячейка билеты в оперу. Один билет 

я получил, а другой мне Васька-слесарь пожертвовал. 

На билеты я не посмотрел, а они разные. Который мой - внизу сидеть, а 

который Васькин - аж на самой галерке. 

Вот мы и пошли. Сели в театр. Она села на мой билет, я - на Васькин. 

Сижу на верхотурье и ни хрена не вижу. А ежели нагнуться через барьер, то ее 

вижу. Хотя плохо. Поскучал я, поскучал, вниз сошел. Гляжу - антракт. А она в 

антракте ходит. 

- Здравствуйте, - говорю. 

- Здравствуйте. 

Интересно, - говорю, - действует ли тут водопровод? 

- Не знаю, - говорит. 

И сама в буфет. Я за ней. Ходит она по буфету и на стойку смотрит. А на 

стойке блюдо. На блюде пирожные. 

А я этаким гусем, этаким буржуем нерезаным вьюсь вокруг ее и предлагаю: 

- Ежели, говорю, вам охота скушать одно пирожное, то не стесняйтесь. Я 

заплачу. 

- Мерси, - говорит. 

И вдруг подходит развратной походкой к блюду и цоп с кремом и жрет. 

А денег у меня - кот наплакал. Самое большое, что па три пирожных. Она 

кушает, а я с беспокойством по карманам шарю, смотрю рукой, сколько у меня 

денег. А денег - с гулькин нос. 

Съела она с кремом, цоп другое. Я аж крякнул. И молчу. Взяла меня 

этакая буржуйская стыдливость. Дескать, кавалер, а не при деньгах. 

Я хожу вокруг нее, что петух, а она хохочет и на комплименты 

напрашивается. 

Я говорю: 

- Не пора ли нам в театр сесть? Звонили, может быть. 

А она говорит: 

- Нет. 

И берет третье. 

Я говорю: 

- Натощак - не много ли? Может вытошнить. 

А она: 

- Нот, - говорит, - мы привыкшие. 

И берег четвертое. 

Тут ударила мне кровь в голову. 

- Ложи, - говорю, - взад! 

А она испужалась. Открыла рот, а во рте зуб блестит. 

А мне будто попала вожжа под хвост. Все равно, думаю, теперь с пей не 

гулять. 

- Ложи, - говорю, - к чертовой матери! 

Положила она назад. А я говорю хозяину: 

- Сколько с нас за скушанные три пирожные? 

А хозяин держится индифферентно - ваньку валяет. 

- С вас, - говорит, - за скушанные четыре штуки столько-то. 

- Как, - говорю, - за четыре?! Когда четвертое в блюде находится. 

- Нету, - отвечает, - хотя оно и в блюде находится, но надкус на ем 

сделан и пальцем смято. 

- Как, - говорю, - надкус, помилуйте! Это ваши смешные фантазии. 

А хозяин держится индифферентно - перед рожей руками крутит. 

Ну, народ, конечно, собрался. Эксперты. 

Одни говорят - надкус сделан, другие - нету. 

А я вывернул карманы - всякое, конечно, барахло на пол вывалилось, 

народ хохочет. А мне не смешно. Я деньги считаю. 

Сосчитал деньги - в обрез за четыре штуки. Зря, мать честная, спорил. 

Заплатил. Обращаюсь к даме: 

- Докушайте, говорю, гражданка. Заплачено. 

А дама не двигается. И конфузится докушивать. 

А тут какой-то дядя ввязался. 

- Давай, - говорит, - я докушаю. 

И докушал, сволочь. За мои-то деньги. 

Сели мы в театр. Досмотрели оперу. И домой. 

А у дома она мне и говорит своим буржуйским тоном: 

- Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег - не ездют с 

дамами. 

А я говорю. 

- Не в деньгах, гражданка, счастье. Извините за выражение. 

Так мы с ней и разошлись. 

Не нравятся мне аристократки. 

Жертва революции 

Ефим Григорьевич снял сапог и показал мне свою ногу. На первый взгляд, 

ничего в ней особенного не было. И только при внимательном осмотре можно 

было увидеть па ступне какие-то зажившие ссадины и царапины. 

- Заживают, - с сокрушением сказал Ефим Григорьевич. - Ничего не 

поделаешь - седьмой год все-таки пошел.