Многие из фермерских собак поняли, что серого кролика еще можно 

поймать, но пестрого поймать невозможно. Конечно, они иной раз увлекались 

погоней, но больше потехи ради. Сознание своей силы нередко побуждало 

Боевого Конька затевать с ними рискованную игру. 

Джек, как и все дикие животные, считал своей собственностью 

определенную область и редко выходил за ее границы. По всей этой области 

были рассеяны его многочисленные логовища, или "постели", как их здесь 

называют. Это были простые углубления под кустом или пучком травы, 

выложенные листьями. Однако удобства не были тут забыты. Одни логовища 

предназначались для жаркой погоды - были обращены лицом к северу и служили 

главным образом защитой от солнца; зимние логовища, напротив, представляли 

собой глубокие ямы, с выходом на юг, а логовища, предназначенные для сырой 

погоды, были снабжены травяным заслоном и обращены на запад. День он 

проводил в одном из этих логовищ, а ночью выходил пастись вместе со своими 

собратьями. Кролики кувыркались и резвились при лунном свете, как стая 

щенков, но всегда возвращались на рассвете в приспособленную к данной 

погоде постельку. 

Наиболее надежным пастбищем для кроликов были пространства между 

фермами. Ни один враг не мог поймать их тут, среди заборов и колючей 

проволоки. Но отборнейший корм находился вблизи жилья, между сеновалами, - 

отборнейший корм и самая грозная опасность. Кроликов здесь подстерегали не 

волки и лисицы, а люди, ружья, собаки и непроходимые заборы. Тем не менее 

кто знал Боевого Конька, нисколько не удивился бы, увидев, что он 

приготовил себе убежище как раз возле грядки с дынями, посреди огорода. 

Здесь его окружали десятки опасностей, но здесь же ему открывались десятки 

наслаждений. Он знал множество лазеек в заборе и постоянно рассчитывал на 

их помощь. 

3 

Ньючузен был типичный западно-американский поселок. Все в нем было 

безобразно. Вместо улиц - прямые дороги, без заворотов, глазу не на чем 

отдохнуть. Дома - дешевые и ничтожные сооружения из плохих досок и толя, у 

которых не хватало даже смелости честно признаться в своем уродстве. 

Каждый дом старался казаться лучше, чем был на самом деле. У одного был 

приделан фальшивый фасад, внушавший иллюзию, что в нем не один, а два 

этажа, другой был сделан из досок, крашенных под кирпич, третий 

притворялся мраморным храмом. 

Это были самые безобразные дома в мире, и на каждом из них можно было 

прочесть затаенное намерение владельца потерпеть год-другой, а затем 

отправиться в какое-нибудь другое место. 

Город украшали, и то непреднамеренно, лишь ряды насаженных для тени 

деревьев, изуродованных тем, что стволы их были выбелены, а ветки 

подстрижены. 

Единственным сколько-нибудь живописным зданием в городе был хлебный 

элеватор. Он не выдавал себя ни за греческий храм, ни за швейцарское шале, 

а просто-напросто - за большой, грубый, честный хлебный элеватор. В конце 

каждой улицы открывался вид на прерию, с ее фермами, ветряными водокачками 

и длинными рядами изгородей из терновника. Здесь было чем полюбоваться. 

Серо-зеленые изгороди, крепкие, толстые и высокие, пестрели золотистыми 

плодами, негодными для еды, но более желанными здесь, чем дождь в пустыне, 

так как эти плоды были красивы и, свешиваясь с длинных жестких веток, 

радовали утомленные безобразием глаза. 

Попав в такой город, только и думаешь, как бы поскорей из него 

выбраться. Так думал, по крайней мере, один путешественник, застрявший в 

нем на два дня поздней зимой. Он осведомился о местных 

достопримечательностях. Чучело белого выхухоля под стеклом, старый Бэкки 

Буллин, скальпированный краснокожими сорок лет назад, и трубка, из которой 

однажды курил Кит Карсон, показались ему недостаточно 

достопримечательными, и он решительно повернул к покрытой снегом прерии. 

Среди многочисленных собачьих следов ему бросился в глаза след большого 

кролика. Он спросил прохожего, водятся ли в городе кролики. 

- Не думаю. Я никогда ни одного не видал, - был ответ. 

Рабочий с мельницы ответил то же самое. Но мальчик с пачкой газет 

сказал: 

- В степи они кишмя кишат и то и дело забегают в город. Да не дальше, 

как на огороде Си-Калба, за грядкой с дынями, живет большущий кролик - 

здоровеннейший детина и весь рябой, словно шахматная доска. 

"Здоровеннейший детина" был не кто иной, как Боевой Конек. Однако он не 

жил на огороде Калба, а только заходил туда иногда. Он засел в своем 

открытом на запад логовище, потому что поднимался сырой восточный ветер. 

Логовище это находилось на восток от Медисон-авеню. Увидев незнакомца, 

кролик принялся наблюдать за ним. До тех пор пока человек держался дороги, 

Джек был спокоен, но дорога заворачивала на север, а человек почему-то 

свернул с нее и направился прямо к нему. Тогда Джек встревожился. Как 

только незнакомец оставил проторенный путь, кролик выскочил из-под 

прикрытия и понесся поперек равнины на восток. 

Бегущий от врага кролик обыкновенно покрывает восемь-десять футов 

каждым прыжком. После каждых пяти-шести прыжков он прыгает вверх для 

разведки, взвивается высоко в воздух, чтобы подняться над травой и кустами 

и хорошенько осмотреться. Неопытный кролик прыгает вверх после каждых 

четырех скачков и теряет много времени - разумный скакун довольствуется 

одним скачком вверх через каждые восемь и девять, этого вполне достаточно 

для наблюдения. А Боевой Конек получал все необходимые сведения, взвиваясь 

вверх после двенадцати скачков, а каждый скачок его покрывал 

десять-двенадцать футов. След, который он оставлял за собой, отличался еще 

одной особенностью. Другие породы кроликов и зайцев круто задирают хвост 

на бегу и не касаются им снега. Когда бежит большой северный кролик, его