щенка, он стремглав ринулся из окна кареты и сломал себе ногу. 

У него не было чувства страха. Он не был похож ни на одну из известных 

мне собак. Например, если случалось мальчику швырнуть в него камнем, он 

тотчас же пускался бежать, но не от мальчика, а к нему. И если мальчик 

снова швырял камень, Снап немедленно разделывался с ним, чем приобрел 

всеобщее уважение. Только я и рассыльный нашей конторы умели видеть его 

хорошие стороны. Только нас двоих он считал достойными своей дружбы. К 

половине лета Карнеджи, Вандербильдт и Астор [три американских 

миллиардера], вместе взятые, не могли бы собрать достаточно денег, чтобы 

купить у меня моего маленького Снапа. 

2 

Хотя я не был коммивояжером, тем не менее моя фирма, в которой я 

служил, отправила меня осенью в путешествие, и Снап остался вдвоем с 

квартирной хозяйкой. Они не сошлись характерами. Он ее презирал, она его 

боялась, оба они ненавидели друг друга. 

Я был занят сбытом проволоки в северных штатах. Получавшиеся на мое имя 

письма доставлялись мне раз в неделю. В этих письмах моя хозяйка постоянно 

жаловалась мне на Снапа. 

Прибыв в Мендозу, в Северной Дакоте, я нашел хороший сбыт для 

проволоки. Разумеется, главные сделки я заключал с крупными торговцами, но 

я потолкался среди фермеров, чтобы получить от них практические указания, 

и таким образом познакомился с фермой братьев Пенруф. 

Нельзя побывать в местности, где занимаются скотоводством, и не 

услышать о злодеяниях какого-нибудь лукавого и смертоносного волка. Прошло 

то время, когда волки попадались на отраву. Братья Пенруф, как и все 

разумные ковбои, отказались от отравы и капканов и принялись обучать 

разного рода собак охоте на волка, надеясь не только избавить окрестности 

от врагов, но и позабавиться. 

Гончие собаки оказались слишком добродушными для решительной борьбы, 

датские доги - чересчур неуклюжими, а борзые не могли преследовать зверя, 

не видя его. Каждая порода имела какой-нибудь роковой недостаток. Ковбои 

надеялись добиться толку с помощью смешанной своры, и когда меня 

пригласили на охоту, я очень забавлялся разнообразием участвовавших в ней 

собак. Было там немало ублюдков, но встречались также и чистокровные 

собаки - между прочим, несколько русских волкодавов, стоивших, наверно, 

уйму денег. 

Гилтон Пенруф, старший из братьев, необычайно гордился ими и ожидал от 

них великих подвигов. 

- Борзые слишком тонкокожи для волчьей охоты, доги - медленно бегают, 

но, увидите, полетят клочья, когда вмешаются мои волкодавы. 

Таким образом, борзые предназначались для гона, доги - для резерва, а 

волкодавы - для генерального сражения. Кроме того, припасено было две-три 

гончих, которые должны были своим тонким чутьем выслеживать зверя, если 

его потеряют из виду. 

Славное было зрелище, когда мы двинулись в путь между холмами в ясный 

октябрьский день! Воздух был прозрачен и чист, и, несмотря на позднее 

время года, не было ни снега, ни мороза. Кони ковбоев слегка горячились и 

раза два показали мне, каким образом они избавляются от своих седоков. 

Мы заметили на равнине два-три серых пятна, которые были, по словам 

Гилтона, волками или шакалами. Свора понеслась с громким лаем. Но поймать 

им никого не удалось, хотя они носились до самого вечера. Только одна из 

борзых догнала волка и, получив рану в плечо, отстала. 

- Мне кажется, Гилт, что от твоих волкодавов мало будет толку, - сказал 

Гарвин, младший из братьев. - Я готов стоять за маленького черного дога 

против всех остальных, хотя он простой ублюдок. 

- Ничего не пойму! - проворчал Гилтон. - Даже шакалам никогда не 

удавалось улизнуть от этих борзых, не то что волкам. Гончие - также 

превосходные - выследят хоть трехдневный след. А доги могут справиться 

даже с медведем. 

- Не спорю, - сказал отец, - твои собаки могут гнать, могут выслеживать 

и могут справиться с медведем, но дело в том, что им неохота связываться с 

волком. Вся окаянная свора попросту трусит. Я много бы дал, чтобы вернуть 

уплаченные за них деньги. 

Так они толковали, когда я распростился с ними и уехал дальше. 

Борзые были сильны и быстроноги, но вид волка, очевидно, наводил ужас 

на всех собак. У них не хватало духа помериться с ним силами, и невольно 

воображение переносило меня к бесстрашному щенку, разделявшему мою постель 

в течение последнего года. Как мне хотелось, чтобы он был здесь! Неуклюжие 

гиганты получили бы руководителя, которого никогда не покидает смелость. 

На следующей моей остановке, в Бароке, я получил с почты пакет, 

заключавший два послания от моей хозяйки: первое - с заявлением, что "эта 

подлая собака безобразничает в моей комнате", другое, еще более пылкое, - 

с требованием немедленного удаления Снапа. 

"Почему бы не выписать его в Мендозу? - подумал я. - Всего двадцать 

часов пути. Пенруфы будут рады моему Снапу". 

3 

Следующая моя встреча с Джинджерснапом вовсе не настолько отличалась от 

первой, как можно было ожидать. Он бросился на меня, притворялся, что 

хочет укусить, непрерывно ворчал. Но ворчанье было грудное, басистое, а 

обрубок хвоста усиленно подергивался. 

Пенруфы несколько раз затевали волчью охоту, с тех пор как я жил у них, 

и были вне себя от неизменных неудач. Собаки почти каждый раз поднимали 

волка, но никак не могли покончить с ним, охотники же ни разу не 

находились достаточно близко, чтобы узнать, почему они трусят. 

Старый Пенруф был теперь вполне убежден, что "во всем негодном сброде 

нет ни одной собаки, способной потягаться хотя бы с кроликом". 

На следующий день мы вышли на заре - те же добрые лошади, те же 

отличные ездоки, те же большие сизые, желтые и рябые собаки. Но, кроме 

того, с нами была маленькая белая собачка, все время льнувшая ко мне и 

знакомившая со своими зубами не только собак, но и лошадей, когда они