на погоню за собой. Иногда он останавливался на вершине освещенного луной 

холма и испускал протяжный лающий вой. Ученые называют его лисьим лаем, а 

охотники зовут тоскливым плачем: 

Яп, яп, яп, яп, юррр-йоу, 

Яп, яп, яп, яп, юррр-йоу... 

Однажды, в одну из ночей "Голодного месяца". Домино печально завывал, 

не надеясь, что кто-нибудь отзовется. Воя, он еще сильнее чувствовал свое 

одиночество. 

По-людскому "Голодный месяц" называется февраль. Зима стала понемногу 

сдавать, подул мягкий, влажный юго-восточный ветер, тот самый, который 

несет с собою таинственное веяние весны. 

Яп, яп, яп, яп, юррр-йоу, 

Яп, яп, яп, яп, юррр-йоу... - 

снова повторил свой призыв Домино и, зорко осмотревшись кругом, на этот 

раз уловил вдали тень, промелькнувшую по белому покрову полей. Пока он 

следил за ней, насторожив уши, другая тень быстро пронеслась по снегу, но 

уже ближе, и Домино пустился вслед за нею. 

Человек знает всех своих соседей только по наружности и легко 

ошибается, если они хоть слегка изменят ее. Лисица в этом отношении стоит 

выше: она знает своих соседей по запаху их следов, их тела и, кроме того, 

по наружности, а все это вместе не может измениться до неузнаваемости. 

Через несколько мгновений Домино уже напал на след второй тени, и сразу же 

чутье безошибочно подсказало ему, что это след рыжего лиса, который живет 

на Шобане. У Рыжего издавна были тут права охоты, и потому Домино спокойно 

побежал дальше. Но когда он напал на другой след, оставленный первой 

тенью, кровь его тотчас же вскипела жаждой битвы: это был след чужой лисы, 

зашедшей в его места, и он помчался в погоню. Однако, по мере того как он 

бежал, принюхиваясь к следу, гнев его пропадал, уступая место иному 

чувству. 

Он еще раз принюхался к следу и со всех ног бросился по нему вдогонку. 

Нос его, этот чудесный, непостижимый вожатый, уже шептал: "Скорей!" 

С удвоенным пылом понесся он вперед и вдруг еще раз напал на след 

Рыжего. Всего несколько минут назад Домино пересек этот след совершенно 

равнодушно, но теперь все изменилось: опять новое чувство переполнило его. 

Теперь это была бешеная злоба. Вся его шерсть, от ушей до хвоста, 

ощетинилась. 

Наконец, пробежав три-четыре поляны, он увидел обеих лисиц. То, что они 

делали, не походило ни на преследование, ни на драку, и было неясно, в 

мире они или во вражде. Чужая лиса, небольшая рыжая самочка с пышной белой 

манишкой, отбегала немного вперед. Рыжий быстро настигал ее, и тогда она 

оборачивалась и кидалась на него. Он отскакивал, но не огрызался. Так они 

продолжали бежать, бросаясь из стороны в сторону. При виде этой сцены 

целая буря страсти и гнева овладела Домино. 

Ему почему-то казалось, что он имеет больше прав на внимание 

Белогрудки, и он был немало озадачен, когда она отвергла его еще 

энергичнее, чем соперника. С диким рычаньем Домино обернулся к Рыжему. Тот 

поднял хвост, выпрямился и, оскалившись, показал два ряда страшных зубов. 

Несколько секунд они стояли так один против другого. Воспользовавшись 

этим, Белогрудка опять пустилась бежать. Соперники быстро последовали за 

нею, угрожая друг другу на бегу, и Домино первый нагнал беглянку. Она 

остановилась и огрызнулась, но не очень сердито. Рыжий подошел с другой 

стороны и увидел, что ему угрожают и Домино и Белогрудка. 

Соперники схватились между собой. Рыжий был опрокинут и лежал, щелкая 

зубами. Домино стоял над ним, но не делал ему никакого вреда. 

Белогрудка побежала снова, а соперники держались теперь по обе стороны 

ее, рыча друг на друга. 

По мере того как они перебегали через поле, Белогрудка понемногу 

удалялась от Рыжего и приближалась к черно-бурому лису, а когда все трое 

опять остановились, то лицом к лицу оказались уже не трое друг против 

друга, а двое против одного. Высокий черный лис выпрямился во весь свой 

рост, шерсть на его шее ощетинилась, хвост поднялся. Грозно рыча и оскалив 

свои блестящие зубы, он гордо двинулся на противника, а по пятам за ним 

пошла Белогрудка. 

Рыжий понял, что для него все кончено, повернулся и понуро побежал 

прочь. 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВДВОЕМ 

8. ВЕСНА 

Светлая весна вступила в свои права на Голдерских холмах. Потемнели 

склоны холмов, вскрылись реки, воздух наполнился хлопаньем крыльев, 

громкими криками на заре и свистом маленьких жабят в уже оттаявших прудах. 

В лесу, еще одетом по-зимнему, проглянула сквозь снег грушица и, 

выпрямив свои блестящие листочки, казалось, говорила: "Вот чего я ждала, 

вот когда кстати мои красные ягодки". Куропатки, белки и сурки лакомились 

этим угощением "Вороньего месяца", и у всех, кто любит мир диких животных, 

невольно являлась отрадная мысль о том, как мудро мать-природа поступила, 

припася к голодному времени такую вкусную пищу. 

В лесах и на озере уже начиналась пора ухаживаний, которая говорила о 

близком зарождении новых жизней. Все это находило живейший отклик в 

сердцах Белогрудки и Домино. 

Как только по откосам заструились первые холодные ручейки тающего 

снега, наша пара отправилась на поиски жилища. 

Они бегали и искали, искали и бегали повсюду, или, правильнее, искала 

одна Белогрудка, а Домино лишь покорно следовал за ней. Так исходили они 

песчаные равнины на востоке от Голдерских холмов. Но там везде встречались 

маленькие знаки, оставленные другими лисицами, смысл которых в переводе на 

лисий язык был вполне ясен: "Чужим здесь придется брать место с боя". 

Затем они излазили все овраги Голдера. Однако в оврагах лежал еще слишком 

глубокий снег. Вернувшись снова к реке, они наконец напали на осиновую 

рощицу - ту самую осиновую рощицу, где протекло детство Домино. Тут поиски 

его подруги, по-видимому, окончились, так как на этот раз она нашла все, 

что было ей нужно. 

Понюхав там и сям, она начала рыть яму в чаще орешника. Земля здесь