направлении хлева. И вот они понеслись по прерии друг за другом, как волк 

за ланью, держа прямой курс на хлев, находящийся на расстоянии двух миль 

отсюда, и вскоре исчезли из виду. Судьи больше не видели ни коровы, ни 

собаки. Награда досталась другой овчарке, единственной сопернице Бинго. 

3 

Я принялся воспитывать Бинго ранней весной, но очень скоро он сам стал 

учить меня. 

На половине дороги между нашей хижиной и деревней, в двух милях от нас, 

стоял столб, отмечавший границу нашей фермы. Это был большой, толстый 

столб, поставленный на маленьком холмике и хорошо видный издали. 

Я скоро заметил, что Бинго никогда не пройдет мимо этого столба без 

того, чтобы не исследовать его самым тщательным образом. Спустя немного 

времени я убедился, что столб этот посещается также шакалами и всеми 

собаками, живущими по соседству с нами. 

С помощью подзорной трубы я сделал целый ряд наблюдений, давших мне 

возможность узнать, в чем тут дело, и более основательно познакомиться с 

личной жизнью Бинго. 

Столб этот, по взаимному соглашению животных, служил своего рода 

адресным столом для собачьего племени. Благодаря своему изумительному 

чутью каждая собака могла тотчас же определить по следу и запаху, кто из 

собак побывал здесь недавно. Когда же выпал снег, то я узнал еще многое 

другое. Этот столб, как я убедился, был лишь частью целой системы адресных 

столов, покрывавших сетью все окрестности. 

Короче говоря, во всей этой области были расположены, на 

соответствующем расстоянии друг от друга, сигнальные станции. Они были 

отмечены каким-нибудь бросающимся в глаза предметом. Это был или столб, 

или камень. И тщательное наблюдение скоро убедило меня, что тут была целая 

система сигнализации. Каждая собака или шакал непременно посетит те 

станции, которые лежат у них на пути, для того чтобы узнать, кто тут был 

недавно. Это похоже на то, как поступает член клуба, который, вернувшись в 

город, берет для просмотра книгу записи посетителей, желая знать, кто 

посещал клуб в его отсутствие. 

Я видел, как Бинго подходил к столбу, нюхал, исследовал землю вокруг 

него. Он рычал, ощетинивал шерсть и, сверкая глазами, принимался яростно и 

с презрением скрести землю задними ногами. Затем он отходил с очень важным 

видом, временами оглядываясь. В переводе на человеческий язык это означало 

следующее: 

"Гррр! Ввууф! Опять эта грязная дворняга, пес Мак-Карти! Ввууф! Я ему 

задам сегодня ночью. Ввууф! Ввууф!" 

В другой раз случалось, что, обнюхав столб, он внезапно с волнением 

начинал изучать след шакала. При этом Бинго говорил себе, как я догадался 

потом: 

"След шакала, идущий с севера и притом пахнущий околевшей коровой... Да 

ну! Старуха Бриндл, корова Поллуарта, околела наконец! Это стоит 

расследовать". 

Иногда же он принимался махать хвостом, бегал кругом и снова 

возвращался к столбу, чтобы еще заметнее сделать свое посещение, - может 

быть, для того, чтобы его брат Билл, только что вернувшийся из Брендона, 

узнал его. Таким образом, вовсе не случайно однажды вечером Билл явился в 

гости к Бинго и вместе с ним отправился к холмам, где они могли как 

следует отпраздновать свою встречу над свежим лошадиным трупом. 

Бывало и так, что весть, которую Бинго узнавал у столба, потрясала его 

до глубины души. Тогда он бежал по следу к следующей станции, чтобы там 

получить более свежие новости. 

Порой я замечал, что он внимательнейшим образом осматривал столб, точно 

спрашивая себя: "Что это? Кто бы это мог быть?.." 

Или как будто размышлял, исследуя столб: "Кажется, я встречался с ним 

прошлым летом у переправы?" 

Однажды утром, когда Бинго подошел к столбу, вся шерсть у него встала 

дыбом, хвост повис и задрожал, а внезапные признаки тошноты были явным 

доказательством крайнего ужаса, который он испытывал. Он не выказал ни 

малейшего желания идти по следу дальше и расследовать дело, а прямо 

направился домой; и даже полчаса спустя он все еще не мог успокоиться: 

шерсть на загривке торчала у него дыбом, а взгляд выражал страх и 

ненависть. 

Тогда я, в свою очередь, исследовал этот страшный след и узнал, что 

горловые звуки: "Грр! Вууф!" означают на языке Бинго: "Волк!" 

Вот чему научил меня Бинго. И когда потом мне случалось видеть, что он 

встает со своей холодной постели у входа в конюшню, потягивается и 

стряхивает снег, облепивший его лохматую спину, а затем исчезает в 

темноте, мерно постукивая лапами: "трот, трот, трот", я всегда думал про 

себя: 

"Ага, старый пес! Знаю, куда ты бежишь и почему ты не захотел ночевать 

под крышей! Теперь мне понятно, почему твои ночные прогулки по 

окрестностям всегда бывают так своевременны и почему ты всегда в точности 

знаешь, куда тебе надо идти за поживой и как и когда надо ее искать!" 

4 

Осенью 1884 года хижина на ферме де Винтона была заколочена, и Бинго 

переменил свое местожительство. Он переселился в другое место - в конюшню 

нашего соседа Гордона Райта, моего друга. 

Бинго с детства ни за что не хотел входить в дом, за исключением лишь 

тех случаев, когда разражалась гроза. Гром и ружья внушали ему величайший 

страх. Нет сомнения, что он стал бояться грома после того, как 

познакомился с ружьями. 

Бинго всегда ночевал на дворе, у конюшни, даже в самую холодную погоду, 

и ясно было, что ему нравится неограниченная свобода, которой он мог 

беспрепятственно пользоваться, только живя на дворе. 

По ночам Бинго уходил на много миль. Этому было немало доказательств. 

Очень дальние фермеры неоднократно говорили старику Гордону, что, если его 

собака будет шляться к ним по ночам, они станут стрелять в нее дробью. 

Очевидно, они исполнили свою угрозу: оттого Бинго так и боялся 

огнестрельного оружия. 

Один человек, живший далеко, в Петреле, рассказывал, что он видел