Трудно себе представить что-либо безрассуднее этой попытки. Было 

очевидно, что мы окружены марсианами. Едва священник догнал меня, как мы 

снова увидели вдали, за полями, тянувшимися к Кью-Лоджу, боевой треножник, 

возможно, тот же самый, а может быть, другой. Четыре или пять маленьких 

черных фигурок бежали от пего по серо-зеленому полю: очевидно, марсианин 

преследовал их. В три шага он их догнал; они побежали из-под его ног в 

разные стороны по радиусам. Марсианин не прибег к тепловому лучу и не 

уничтожил их. Он просто подобрал их всех в большую металлическую корзину, 

висевшую позади. 

В первый раз мне пришло в голову, что марсиане, быть может, вовсе не 

хотят уничтожить людей, а собираются воспользоваться побежденным 

человечеством для других целей. С минуту мы стояли, пораженные ужасом; 

потом повернули назад и через ворота прокрались в обнесенный стеной сад, 

заползли в какую-то яму, едва осмеливаясь перешептываться друг с другом, и 

лежали там, пока на небе не блеснули звезды. 

Было, должно быть, около одиннадцати часов вечера, когда мы решились 

повторить нашу попытку и пошли уже не по дороге, а полями, вдоль 

изгородей, всматриваясь в темноте - я налево, священник направо, - нет ли 

марсиан, которые, казалось, все собрались вокруг нас. В одном месте мы 

натолкнулись на почерневшую, опаленную площадку, уже остывшую и покрытую 

пеплом, с целой грудой трупов, обгорелых и обезображенных, - уцелели 

только ноги и башмаки. Тут же валялись туши лошадей, на расстоянии, может 

быть, пятидесяти футов от четырех разорванных пушек с разбитыми лафетами. 

Селение Шин, по-видимому, избежало разрушения, но было пусто и 

безмолвно. Здесь нам больше не попадалось трупов; впрочем, ночь была до 

того темна, что мы не могли разглядеть даже боковых улиц. В Шипе мой 

спутник вдруг стал жаловаться на слабость и жажду, и мы решили зайти в 

один из домов. 

Первый дом, куда мы проникли через окно, оказался небольшой виллой с 

полусорванной крышей; я не мог найти там ничего съедобного, кроме куска 

заплесневелого сыра. Зато там была вода и можно было напиться; я захватил 

попавшийся мне на глаза топор, который мог пригодиться нам при взломе 

другого дома. 

Мы подошли к тому месту, где дорога поворачивает на Мортлейк. Здесь 

среди обнесенного стеной сада стоял белый дом; в кладовой мы нашли запас 

продовольствия: две ковриги хлеба, кусок сырого мяса и пол-окорока. Я 

перечисляю все это так подробно потому, что в течение двух следующих 

недель нам пришлось довольствоваться этим запасом. На полках мы нашли 

бутылки с пивом, два мешка фасоли и пучок вялого салата. Кладовая выходила 

в судомойню, где лежали дрова и стоял буфет. В буфете мы нашли почти 

дюжину бургундского, мясные и рыбные консервы и две жестянки с бисквитами. 

Мы сидели в темной кухне, так как боялись зажечь огонь, ели хлеб с 

ветчиной и пили пиво из одной бутылки. Священник, по-прежнему пугливый и 

беспокойный, почему-то стоял за то, чтобы скорее идти, и я едва уговорил 

его подкрепиться. Но тут произошло событие, превратившее нас в пленников. 

- Вероятно, до полуночи еще далеко, - сказал я, и тут вдруг блеснул 

ослепительный зеленый свет. Вся кухня осветилась на мгновение зеленым 

блеском. Затем последовал такой удар, какого я никогда не слыхал ни 

раньше, ни после. Послышался звон разбитого стекла, грохот обвалившейся 

каменной кладки, посыпалась штукатурка, разбиваясь на мелкие куски о наши 

головы. Я повалился на пол, ударившись о выступ печи, и лежал оглушенный. 

Священник говорил, что я долго был без сознания. Когда я пришел в себя, 

кругом снова было темно и священник брызгал на меня водой; его лицо было 

мокро от крови, которая, как я после разглядел, текла из рассеченного лба. 

В течение нескольких минут я не мог сообразить, что случилось. Наконец 

память мало-помалу вернулась ко мне. Я почувствовал на виске боль от 

ушиба. 

- Вам лучше? - шепотом спросил священник. 

Я не сразу ответил ему. Потом приподнялся и сел. 

- Не двигайтесь, - сказал он, - пол усеян осколками посуды из буфета. 

Вы не сможете двигаться бесшумно, а мне кажется, они совсем рядом. 

Мы сидели так тихо, что каждый слышал дыхание другого. Могильная 

тишина; только раз откуда-то сверху упал не то кусок штукатурки, не то 

кирпич. Снаружи, где-то очень близко, слышалось металлическое 

побрякивание. 

- Слышите? - сказал священник, когда звук повторился. 

- Да, - ответил я. - Но что это такое? 

- Марсианин! - прошептал священник. 

Я снова прислушался. 

- Это был не тепловой луч, - сказал я и подумал, что один из боевых 

треножников наткнулся на дом. На моих глазах треножник налетел на церковь 

в Шеппертоне. 

В таком выжидательном положении мы просидели неподвижно в течение трех 

или четырех часов, пока не рассвело. Наконец свет проник к нам, но не 

через окно, которое оставалось темным, а сквозь треугольное отверстие в 

стене позади нас, между балкой и грудой осыпавшихся кирпичей. В серых, 

предутренних сумерках мы в первый раз разглядели внутренность кухни. 

Окно было завалено рыхлой землей, которая насыпалась на стол, где мы 

ужинали, и покрывала пол. Снаружи земля была взрыта и, очевидно, засыпала 

дом. В верхней части оконной рамы виднелась исковерканная дождевая труба. 

Пол был усеян металлическими обломками. Конец кухни, ближе к жилым 

комнатам, осел, и когда рассвело, то нам стало ясно, что большая часть 

дома разрушена. Резким контрастом с этими развалинами был чистенький 

кухонный шкаф, окрашенный в бледно-зеленый цвет, обои в белых и голубых 

квадратах и две раскрашенные картинки на стене. 

Когда стало совсем светло, мы увидели в щель фигуру марсианина, 

стоявшего, как я понял потом, на страже над еще не остывшим цилиндром. Мы