Ночь была темная и тихая, слегка душная; гул орудий доносился с 

перерывами; после полуночи на юге блеснуло что-то вроде зарницы. 

Брат читал и перечитывал газету, тревога обо мне все росла. Он не мог 

успокоиться и после ужина снова пошел бесцельно бродить по городу. Потом 

вернулся и тщетно попытался засесть за свои записи лекций. Он лег спать 

после полуночи, ему снились зловещие сны, но не прошло и двух часов, как 

его разбудил стук дверных молоточков, топанье ног по мостовой, отдаленный 

барабанный бой и звон колоколов. На потолке вспыхивали красные отблески. С 

минуту он лежал и не мог понять, что случилось. Наступил уже день или все 

сошли с ума? Потом вскочил с постели и подбежал к окну. 

Его комната помещалась в мезонине; распахнув очно, он услышал крики с 

обоих концов улицы. Из окон высовывались и перекликались заспанные, 

полуодетые люди. "Они идут! - кричал полисмен, стуча в дверь. - Марсиане 

приближаются! - И спешил к следующей двери. 

Из казармы на Олбэни-стрит слышался барабанный бой и звуки трубы; со 

всех церквей доносился бурный, нестройный набат. Хлопали двери; темные 

окна домов на противоположной стороне вспыхивали желтыми огоньками. 

По улице во весь опор промчалась закрытая карета, шум колес раздался 

из-за угла, перешел в оглушительный грохот под окном и замер где-то вдали. 

Вслед за каретой пронеслись два кэба - авангард целой вереницы экипажей, 

мчавшихся к вокзалу Чок-Фарм, где можно было сесть в специальные поезда 

Северо-Западной дороги, вместо того чтобы спускаться к Юстону. 

Мой брат долго смотрел из окна в тупом изумлении; он видел, как 

полисмены перебегали от двери к двери, стуча молотком и возвещая все ту же 

непостижимую новость. Вдруг дверь позади него отворилась и вошел сосед, 

занимавший комнату напротив, он был в рубашке, брюках и туфлях, подтяжки 

болтались, волосы были взлохмачены. 

- Что за чертовщина? - спросил он. - Пожар? Почему такая суматоха? 

Оба высунулись из окна, стараясь разобрать, что кричат полисмены. Из 

боковых улиц повалил народ, останавливаясь кучками на углах. 

- В чем дело, черт возьми? - спросил сосед. 

Мой брат что-то ответил ему и стал одеваться, подбегая с каждой 

принадлежностью туалета к окну, чтобы видеть, что происходит на улице. 

Из-за угла выскочили газетчики с необычно ранними выпусками газет, крича 

во все горло: 

- Лондону грозит удушение! Укрепления Кингстона и Ричмонда прорваны! 

Кровопролитное сражение в долине Темзы! 

Повсюду вокруг, в квартирах нижнего этажа, во всех-соседних домах и 

дальше, в Парк-террасис и на сотне других улиц этой части Мэрилебона; в 

районе Вестбери-парка и Сент-Панкрэса, на западе и на севере - в 

Кильберне, Сен-Джонс-Вуде и Хэмпстеде; на востоке - в Шордиче, Хайбэри, 

Хаггерстоне и Хокстоне; на всем громадном протяжении Лондона, от Илинга до 

Истхема, люди, протирая глаза, отворяли окна, выглядывали на улицу, 

задавали бесцельные вопросы и поспешно одевались. Первое дыхание 

надвигавшейся паники пронеслось по улицам. Страх завладевал городом. 

Лондон, спокойно и бездумно уснувший в воскресенье вечером, проснулся рано 

утром в понедельник под угрозой смертельной опасности. 

Так как брат из своего окна не смог ничего выяснить, он спустился вниз 

и вышел на улицу. Над крышами домов розовела заря. Толпа беженцев, 

шагавших пешком и ехавших в экипажах, с каждой минутой все увеличивалась. 

- Черный дым! - слышал он выкрики. - Черный дым! 

Было ясно, что паника неминуемо охватит весь город. Постояв в 

нерешительности у своего подъезда, брат окликнул газетчика и купил газету. 

Газетчик побежал дальше, продавая газеты на ходу по шиллингу, - гротескное 

сочетание корысти и паники. 

В газете брат прочел удручающее донесение главнокомандующего: 

"Марсиане пускают огромные клубы черного ядовитого пара при помощи 

ракет. Они подавили огонь нашей артиллерии, разрушили Ричмонд, Кингстон и 

Уимблдон и медленно приближаются к Лондону, уничтожая все на своем пути. 

Остановить их невозможно. От черного дыма нет иного спасения, кроме 

немедленного бегства". 

И только. По и этого было достаточно. Все население огромного, 

шестимиллионного города всполошилось, заметалось, обратилось в бегство. 

Все устремились и северу. 

- Черный дым! - слышались крики. - Огонь! 

Колокола соседних церквей били в набат. Какой-то неумело управляемый 

экипаж налетел среди криков и ругани на колоду для водопоя. Тусклый желтый 

свет мелькал в окнах домов; у некоторых кэбов еще горели ночные фонари. А 

вверху разгоралась заря, безоблачная, ясная, спокойная. 

Брат слышал топот ног в комнатах и на лестнице. Его хозяйка вышла на 

улицу, наскоро накинув капот и шаль, за ней шел ее муж, бормоча что-то 

невнятное. 

Когда брат наконец понял, что происходит, он поспешно вернулся в свою 

комнату, захватил все наличные деньги - около десяти фунтов, - сунул их в 

карман и вышел на улицу. 

15. ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В СЭРРЕЕ 

Как раз в то время, когда священник вел со мной свой безумный разговор 

под изгородью в поле около Голлифорда, а брат смотрел на поток беженцев, 

устремившийся по Вестминстерскому мосту, марсиане снова перешли в 

наступление. Если верить сбивчивым рассказам, большинство марсиан 

оставалось до девяти часов вечера в яме на Хорселлской пустоши, занятые 

какой-то спешной работой, сопровождавшейся вспышками зеленого дыма. 

Установлено, что трое марсиан вышли оттуда около восьми часов и, 

продвигаясь медленно и осторожно через Байфлит и Пирфорд к Рипли и 

Уэйбриджу, неожиданно появились перед сторожевыми батареями на фоне 

освещенного закатом неба. Марсиане шли не шеренгой, а цепью, на расстоянии 

примерно полутора миль друг от друга. Они переговаривались каким-то ревом, 

похожим на вой сирены, издающей то высокие, то низкие звуки.