она. - Наш завод на оборону работал - я и днем, и ночью из цеха не 

уходила. Бывало, и спишь в цеху, на мешках. Благо теплее, чем дома, и 

далеко ходить на работу не надо. А потом наш дом бомбой разрушило. 

Совсем я на завод переселилась. 

Но все-таки в конце концов слегла! Ну, все, думаю. А оказалось, - не 

так. Вывезли меня на "Большую землю", в Вологду, а тут и блокаду 

прорвали. 

Слаба я была - ужас. Ни рукой, ни ногой двинуть не могла. Но в 

Вологде к ленинградцам, как к родным, отнеслись. 

И кормили нас, и одевали. 

Я в совершенно чужой семье жила. Они за мной так ухаживали - век не 

забуду! Роднее родных стали. 

Клавдия Тимофеевна вздохнула: 

- Сильно беспокоюсь я за Леню. Как он, инвалид, живет? Один-то? Вот 

окрепла немного и решила ехать. Только зябну я очень, после 

ленинградских холодов-то. Так мои новые друзья вологодские платок 

шерстяной мне достали. Видите? - она ласково погладила ладонью свой 

клетчатый платок. 

- А сынишка их, школьник, вот этот чемодан деревянный смастерил. Я 

говорю: "Мне не нужно, у меня кожаный есть!" Он чуть не плачет: бери - и 

все. А бабушка напекла всякой всячины столько, что тут и деревянный 

чемоданчик пригодился... 

Клавдия Тимофеевна негромко засмеялась и вытерла платком слезинку. 

- Старость, наверно, - виновато сказала она Галузину и, сердясь на 

себя за неуместные слезы, продолжала: - А в общем, я уже здорова. Приеду 

к Лене, - работать поступлю. Я, признаться, не очень-то одобряю его 

плаванье. Мальчишеское дело! Уж если любишь воду, - строй корабли. Но 

все-таки он молодец! 

Клавдия Тимофеевна сказала это с гордостью, но тотчас лицо ее стало 

озабоченным. 

- Однако как теперь Леня жить будет, - ума не приложу, - вздохнула 

она. - Его ведь от воды не оторвешь... Он и без руки готов плавать. 

- Ничего, Клавдия Тимофеевна, ничего! - успокаивал ее Галузин. - Все 

впереди. Не так-то просто выбить нас из седла! 

Он встал и привычно провел рукой по губе, словно подкручивая 

несуществующие усы. 

- Итак, Клавдия Тимофеевна, - снова торжественно сказал Галузин, - 

через четыре часа мы с вами сходим с поезда. Я тоже еду к чемпиону СССР, 

рекордсмену мира, а короче говоря, к вашему племяннику. 

* * * 

Рано утром по еще спящим улицам приволжского города шли Кочетов и 

Галузин с маленькими чемоданчиками в руках. В них лежали спортивные 

костюмы и полотенца. Тренер и ученик спешили в бассейн. Сегодня Леонид 

впервые после полуторагодичного перерыва начнет тренировки в бассейне. 

Как-то встретит его вода? 

Долго не мог отважиться Кочетов на этот шаг. Может быть, прошло бы 

еще немало времени до первого заплыва, но приезд Ивана Сергеевича 

ускорил дело.. 

Галузин и Клавдия Тимофеевна высадились из поезда поздно вечером. 

Пока разыскали дом, где жил Леонид, наступила ночь. 

Едва только кончились первые объятия, Галузин спросил: 

- Ну, а бассейн тут работает? Плаваем? Но Клавдия Тимофеевна, не дав 

Леониду ответить, замахала руками: 

- Безобразники! Не успела приехать, - здрасьте! Опять - бассейн, 

тренировка, этот... баттерфляй! Прекратить! Немедленно! 

Она уже ознакомилась с кухней, критически осмотрела Ленину керосинку 

и электроплитку и поставила на огонь чайник. 

Сперва Леонид, потом тетушка, потом Иван Сергеевич рассказали о своей 

жизни за последние полтора года. 

... - Выписался я недели две назад из госпиталя, пораскинул мозгами и 

решил махнуть сюда, - закончил срой рассказ Иван Сергеевич. - Буду с 

тобой жить. Если, конечно, не прогонишь.... 

- Правильно! - воскликнул Леонид. - Очень хорошо! 

Он осекся. 

- А жена? 

Галузин встал, подошел к своему чемодану: 

- Нет больше моей Настеньки... 

Вынул из чемодана портрет в деревянной рамке: 

- Вот все, что осталось... 

На фотографии улыбалась, вскинув красивые, вразлет, "соболиные" 

брови, молодая женщина. Леонид видел ее однажды, когда был в гостях у 

Галузина перед самой войной. Правда, в тот вечер Настасья Васильевна 

больше пропадала на кухне. Но Леонид и тогда еще обратил внимание на ее 

длинные, изогнутые брови. 

- В феврале сорок второго... От дистрофии (18) - сказал Галузин. - 

Так-то вот... И Настеньки нет. И детей нет... Одно только... - Он вынул 

из чемодана тетрадь в коричневом коленкоровом переплете. 

- Это что? - спросил Леонид. 

- Рукопись. Мои мемуары, - сказал Галузин. 

- Мемуары?! - Леонид удивился. Он и не знал, что "казак" пишет книгу. 

Вот так штука! 

Заснули они уже под утро: Клавдия Тимофеевна - на единственной 

кровати, а мужчины - на полу. 

Утром Галузин сразу же решительно заявил, что снова берет на себя 

обязанности тренера. 

Кочетов посмотрел на него удивленно: 

- Вы всерьез? 

- Вполне... 

- Смешно, - покачал головой Леонид - Неужели вы всерьез можете сейчас 

думать о настоящих систематических тренировках? Баттерфляй, соревнования, 

рекорды... Мне кажется, - все это было когда-то давным-давно... Война 

ведь! Мои товарищи кровь проливают, жизнь отдают... Да что там!.. А вы - 

тренировки! Смешно! 

Галузин встал. Не вынимая трубки изо рта, прошелся по комнате. 

- Нет, не смешно! - отчеканил он. - Не смешно! - Иван Сергеевич резко 

повернулся к Леониду. - Я тоже воевал. И никакими "страшными" словами 

меня не запугаешь. 

Да, тысячи сейчас гибнут на фронтах. Но жизнь... Жизнь продолжается. 

Если бы ты мог сейчас драться, я первый сказал бы: иди на фронт! Бассейн 

подождет. Но ты - инвалид! Честно воевал. Что ж теперь? Сидеть и 

вздыхать?.. Пойми, Леня, -голос Галузина смягчился. - Научись смотреть 

вперед, далеко вперед. Война кончится. Не сегодня, так завтра - 

кончится. А жизнь останется. И спорт останется... И стране еще очень 

нужны будут хорошие спортсмены. 

Галузин взглянул на часы, заторопился: он хотел нынче побегать по