механически. Они вошли в его плоть и кровь; кажется, будто он и родился 

с ними, настолько не отделимы они от него. 

У отличного спринтера, бегущего стометровку, в памяти удерживается 

только выстрел стартера и тот момент, когда концы сорванной финишной 

ленточки уже трепещут за спиной. Весь бег он ведет совершенно 

механически, хотя до соревнования много лет отрабатывал каждое движение 

рук и ног. Попробуй бегун чуть-чуть изменить постановку ступни или 

немного увеличить мах руками - и драгоценные доли секунды, за которые он 

боролся много лет, исчезнут. А между тем он уже привыкнет к новому 

положению ступни, и, если даже захочет вернуться к старому, - это отнюдь 

не всегда удастся. Снова годами придется возвращать четкость и 

автоматизм прежней техники. 

Все чемпионы хорошо знают это. И потому, достигнув блестящих 

результатов, они все точнее и тщательнее шлифуют каждое движение и 

крайне редко отваживаются менять свою технику. 

Гаев сосредоточенно размышлял. 

Рискованный шаг задумал Кочетов - это ясно. Чего доброго, - одним 

махом потеряет все свои мировые рекорды. Но, с другой стороны, - как 

добиться новых успехов? Не топтаться же на месте! 

- Це треба разжувати, - наконец сказал Гаев. - Иди-ка домой, а я 

подумаю. 

На другой день Леонид, придя в бассейн, испугался, увидев лицо 

Галузина. "Казак" за один день словно постарел. Великолепные усы его не 

топорщились гордо, как всегда, а висели обмякшие, будто их кто-то жевал. 

Громкий и уверенный тренерский бас тоже пропал. Говорил Иван Сергеевич 

медленно и тихо. 

- Что с вами? - встревожился Кочетов. 

- Старость, Леня! Всего одну ночь не поспал - и сразу заметно. 

- Чего же вам не спится? 

Галузин помолчал, словно раздумывая, - говорить или нет? 

- Был у меня вчера Гаев, - кратко сообщил он. 

Оба сразу замолчали. Леонид с волнением ждал, что скажет тренер. Как 

отнесся к его дерзкой затее? 

- Старость, наверно, пришла, Леня, - негромко повторил Иван 

Сергеевич. - Боюсь! Стыдно сказать, буденновец, а боюсь. 

- И я боюсь! - честно признался Кочетов. - Может, зря я все это 

затеял? 

- А вот Гаев не боится! - негромко продолжал Галузин. - Дерзайте, 

говорит. Смелые всегда побеждают. Но с умом дерзайте. Не сдавайте головы 

на склад. 

- Ну, и как вы решили? 

- Придется дерзать! - тяжело вздохнул Иван Сергеевич. - Страшно, но 

другого выхода нет. 

И они начали дерзать. Едва лишь изменили положение рук при гребке, - 

неумолимая стрелка секундомера сразу, словно обрадовавшись, прыгнула 

через несколько делений. 2 минуты 34,3 секунды! 

- Это временное отступление перед новым рывком вперед, - успокаивали 

себя Галузин и Кочетов. 

Но спокойствие не приходило. Отступление налицо, а будет ли потом 

рывок, - это еще, как говорится, бабушка надвое сказала. 

Однако сдаваться было нельзя. Полтора месяца Леонид и его учитель 

разучивали новые движения, добиваясь наибольшей четкости и 

автоматичности. Отложив секундомеры, они отшлифовывали свою новинку, 

стараясь не думать о маленькой черной стрелке. 

И только через полтора месяца они снова попробовали положить свою 

упорную работу на секундомер. И снова, будто издеваясь, стрелка 

показала, что пловец движется очень медленно. Правда, на этот раз Леонид 

отстал от своих прежних результатов на 3, а не на 4 секунды. Но для 

пловца и 3 секунды - целая вечность. 

Было от чего впасть в уныние. Казалось, их "новинка" неудачна. 

Однажды Кочетов даже смалодушничал и, когда Галузина не было в бассейне, 

попробовал плыть по-старому. Он плыл изо всех сил, не щадя себя, и 

думал! 

"Может, еще не все потеряно. Может быть, еще не поздно вернуться к 

старому?" 

Но злорадная стрелка показала, что старые результаты безвозвратно 

утрачены. Да Леонид и сам чувствовал - плыть по-старому он уже не может: 

руки сбиваются, путая старые и новые движения. 

Пути к отступлению были отрезаны. 

В один из таких тяжелых дней Леонид сидел в кабинете Галузина. Вдвоем 

они просматривали свежие газеты, только что принесенные уборщицей, тетей 

Нюшей. 

- Леня! - вдруг сказал Галузин. - Смотри! 

Иван Сергеевич держал в руках "Правду". На второй странице бросался в 

глаза крупно набранный заголовок: "К мировым рекордам". 

Не отрываясь, прочитали Кочетов и Галузин статью. 

"Недавно, - сообщала газета, - красноармеец Григорий Новак добился 

блестящего успеха в троеборье (толчок штанги левой, правой и двумя 

руками). Он толкнул в общей сложности 400 килограммов, что на 12,3 

килограмма превышает рекорд мира, принадлежавший египтянину Тоуни. 

Достижение Г. Новака - двадцать седьмой мировой рекорд советских 

штангистов". 

"Здорово! - восхищенно переглянулись Кочетов и Галузин. - Ведь всего 

фиксируется 35 мировых рекордов по штанге. И 27 из них принадлежат 

теперь советским спортсменам. Значит, на долю всех остальных стран мира 

приходится всего 8 рекордов!" 

"Этим не исчерпываются успехи советских физкультурников, - писала 

дальше "Правда". - Лучше всех женщин в мире бросает диск Нина Думбадзе, 

толкает ядро Т. Севрюкова. Дальше всех прыгает с места в длину Д. 

Иоселиани". 

"Мы научились проводить массовые спортивные соревнования, в которых 

участвуют миллионы людей, - говорилось в газете. - Прошедшая зима 

ознаменовалась небывалым подъемом лыжного спорта. Около 10 миллионов 

человек участвовало в кроссах..." 

- Десять миллионов лыжников! - Леонид даже тихонько свистнул. - 

Неплохо. 

"Все это очень хорошо, - продолжала "Правда". - Массовость - основа, 

главное в советском физкультурном движении. Но нельзя отказываться от 

дальнейшего повышения спортивно-технических результатов, от завоевания 

рекордов, в том числе и мировых. Рекорд - это прежде всего показатель 

спортивной культуры. И чем больше высших спортивных достижений будет