накладные карманы, а на спине, на талии - резинка. Такой фасон лишь 

входил в моду. 

И снова Леониду бросился в глаза злой узкий рот Холмина. 

- Я вчера из Москвы. Был в командировке, - отведя Кочетова в сторону, 

сказал Холмин. - Приветы тебе от всех ребят. И от Виктора тоже, 

Важдаева... 

Он перешел на шепот и дружески взял Леонида локоть. 

- Между прочим, учти: Виктор - он не так прост... Ямку под тебя 

копает... 

- Важдаев?! - не поверил Леонид. 

- Да, да, именно Важдаев. Я его на "Динамо" видел. При всех кричит: 

"Что, ловко я вашего Кочетова обставил? Вырвал у него рекордик!" 

- Ну что ж... Ты ведь знаешь: рекорд он и в самом деле отнял... 

- Верно, отнял. А зачем кричать, хвастать? И, между прочим, он 

откуда-то слышал, что ты тренируешься, хочешь снова вернуть себе рекорд. 

"Передай, - говорит, - пусть не пыжится. Не выйдет. Я тоже продолжаю 

тренировать двухсотку. И скоро сам еще улучшу свой рекорд". Ты это, 

кстати, намотай на ус... 

- Ладно! - Леонид улыбнулся. 

Он ушел, делая вид, что известие нисколько не задело его. 

"Этот Холмин половину приврал, конечно, - думал Леонид. - И все же 

скверно. Виктор - горячий, порох. .. Возможно, и вправду что-то брякнул 

Холмину. Нашел кому! Эх, Виктор, Виктор!" 

Леонид долго ходил по улицам. 

"А может, я действительно зря шлифую двухсотку? - хмуро думал он. - И 

так мне до важдаевского рекорда не дотянуться, а если Виктор его еще 

улучшит, - пропал мой труд..." 

* * * 

На занятия с заводскими физкультурниками Леонид пришел мрачный. Но, 

как это всегда бывало, среди дружных, веселых заводских ребят настроение 

у него сразу улучшилось. 

За четыре года работы в плавательной секции завода Кочетов сжился со 

своими учениками. Состав группы за эти годы сильно изменился. Некоторые 

члены секции, научившись плавать, перестали посещать занятия. Одни 

увлеклись футболом, другие - мотоциклетным спортом, особенно любимым на 

заводе. Место ушедших заняли новички. Многие из них и не мечтали о 

высоких спортивных показателях, особенно пожилые. Просто им было приятно 

после работы размять мускулы в бассейне. Это давало дополнительный заряд 

бодрости. 

В горкоме физкультуры кое-кто удивлялся: зачем Леонид Кочетов - 

чемпион СССР, рекордсмен мира - все еще продолжает возиться с 

начинающими. Ведь его уже не раз приглашали тренировать 

перворазрядников: и почетнее, и выгоднее. 

Но Леонид оставался на заводе. Как объяснить в горкоме, что он 

сроднился с заводскими ребятами? Ведь четыре года!.. Теперь он уже шел 

на завод не как на работу, а словно в родной дом. 

Основное ядро группы оставалось прежним. Как и раньше, старостой был 

Николай Грач. Он почти не изменился и был, как и прежде, не по годам 

солидным и рассудительным. Грач теперь работал мастером в своем цехе; 

слава о нем еще сильнее гремела на заводе. 

И плавал Грач хорошо. Он двигал руками и ногами ритмично и спокойно, 

казалось, даже чересчур спокойно. Но к финишу все же приходил впереди 

всех учеников Кочетова. 

По-прежнему посещал занятия и бухгалтер Нагишкин. Кожа его оставалась 

молочно-белой. Сколько ни старался Нагишкин загореть, - солнце на него 

не действовало. Стильное плавание упорно не давалось 

толстяку-бухгалтеру, хотя он изо всех сил стремился подражать Кочетову и 

плыть так же легко и красиво. 

Однажды Нагишкин даже попробовал освоить баттерфляй. Но он сумел 

всего лишь три раза выкинуть руки из воды и сразу же, перевернувшись на 

спину, лег отдыхать. Однако бухгалтер не унывал. Это был милейший, 

веселый, добродушный человек. Больше всего он плавал на спине, и в общем 

даже неплохо. 

Как и все ученики Кочетова, Нагишкин сдал нормы ГТО. Но Николай Грач 

был уже пловцом второго разряда; многие заводские пловцы имели третий 

разряд. Нагишкин откровенно завидовал им, а сам оставался 

неквалифицированным. 

Кочетов так привык к нему, что уже не понимал, почему улыбаются 

случайные зрители, глядя на торчащую из воды рыжую бородку бухгалтера и 

его очки, прикрепленные резинками к ушам. 

До начала занятий оставалось еще минут десять. Кочетов всегда 

приходил немного раньше, срока: любил в эти минуты беседовать со своими 

учениками. Он подсел к Николаю Грачу. Тот сразу же стал рассказывать о 

заводских новостях. 

Тренировка прошла, как обычно. Но в конце занятия случилось 

незначительное на первый взгляд происшествие, которое, однако, до 

глубины души тронуло Кочетова, хотя он вовсе не отличался особой 

чувствительностью. 

Леонид заметил, что ученики ведут себя как-то странно. Занятия 

кончились, но они не торопились одеваться, а сгрудились тесной кучкой и 

о чем-то таинственно перешептываются. Когда Леонид, не понимая, в чем 

дело, изредка поглядывал в их сторону, они смущались и начинали говорить 

еще тише. 

Вскоре из их кольца вышел толстяк-бухгалтер и, запинаясь, но 

торжественно сказал Кочетову: 

- Многоуважаемый Леонид Михайлович! Разрешите мне от имени всей нашей 

плавательной секции обратиться к вам с большой просьбой... 

- Разрешаю, - сказал Леонид, удивленно оглядывая пловцов. 

- У нас к вам большая просьба... - смущенно повторил Нагишкин. - 

Видите ли, мы все, ваши ученики, пристально, я бы сказал, с напряженным 

вниманием и сочувствием, следим... 

- Короче, - буркнул из-за спины бухгалтера Грач. 

- Да, не буду отнимать драгоценного времени. Короче говоря, мы все 

очень просим вас проплыть сейчас, ну, хотя бы стометровку. 

Кочетов снова удивленно посмотрел на пловцов. 

- А зачем? - спросил он Нагишкина. 

Бухгалтер растерянно обернулся к своим товарищам, очевидно, не зная, 

как поступить. Все пловцы снова оживленно пошептались, и Нагишкин 

вежливо, но твердо сказал: