была красива, я была игрушкой страстей своих хозяев, а с тех пор как 

красота моя увяла, я стала предметом их ненависти и презрения. Разве 

удивительно, отец мой, что я возненавидела род человеческий и больше 

всего то племя, которому я была обязана такой переменой в моей судьбе? 

Разве хилая и сморщенная старуха, изливающая свою злобу в бессильных 

проклятиях, может забыть, что когда-то она была дочерью благородного та- 

на Торкилстонского, перед которым трепетали тысячи вассалов? 

- Ты дочь Торкиля Вольфгангера! - сказал Седрик, пятясь от нее. - 

Ты... ты родная дочь благородного сакса, друга моего отца и его ратного 

товарища? 

- Друг твоего отца! - воскликнула Урфрида. - Стало быть, передо мной 

Седрик, по прозвищу Сакс, потому что у благородного Херварда Ротервудс- 

кого только и был один сын, и его имя хорошо известно среди его сопле- 

менников. Но если точно ты Седрик из Ротервуда, что означает твое мона- 

шеское платье? Неужели и ты отчаялся спасти свою родину и в стенах мо- 

настыря обрел пристанище от притеснений? 

- Все равно, кто бы я ни был, - сказал Седрик. - Продолжай, несчаст- 

ная, свой рассказ об ужасах и преступлениях. Да, преступлениях, ибо то, 

что ты осталась в живых, - преступление. 

- Да, я преступница, - отвечала несчастная старуха. - Страшные, чер- 

ные, гнусные преступления тяжким камнем давят мне грудь, их не в силах 

искупить даже огонь посмертных мучений. Да, в этих самых комнатах, за- 

пятнанных чистой кровью моего отца и моих братьев, в этом доме я жила 

любовницей их убийцы, рабой его прихотей, участницей его наслаждений. 

Каждое мое дыхание, каждое мгновение моей жизни было преступлением. 

- Несчастная женщина! - воскликнул Седрик. - В то время когда друзья 

твоего отца, молясь об упокоении души его и всех его сыновей, не забыва- 

ли в своих молитвах помянуть имя убиенной Ульрики, пока все мы оплакива- 

ли умерших и чтили их память, ты жила! Жила, чтобы заслужить наше омер- 

зение и ненависть... Жила в союзе с подлым тираном, умертвившим всех, 

кто был тебе всего ближе и дороже, с тираном, пролившим кровь младенцев, 

чтобы не оставить в живых ни одного отпрыска славного и благородного ро- 

да Торкиля Вольфгангера. Вот с каким злодеем ты жила... да еще предава- 

лась наслаждениям беззаконной любви! 

- В беззаконном союзе - да, но не в любви, - возразила старуха, - 

скорее в аду есть место для любви, чем под этими нечестивыми сводами. 

Нет, в этом я не могу упрекнуть себя. Не было минуты, даже в часы прес- 

тупных ласк, чтобы я не ненавидела Фрон де Бефа и всю его породу. 

- Ненавидела его, а все-таки жила! - воскликнул Седрик. - Несчастная! 

Разве у тебя под рукой не было ни кинжала, ни ножа, ни стилета? Счастье 

твое, что тайны норманского замка - все равно что могильные тайны! Если 

бы я только представил себе, что дочь Торкиля живет в гнусном союзе с 

убийцей своего отца, меч истого сакса разыскал бы тебя и в объятиях тво- 

его любовника! 

- Неужели действительно ты заступился бы за честь рода Торкиля? - 

сказала Ульрика (отныне мы можем отбросить ее второе имя - Урфрида). - 

Тогда ты настоящий сакс, каким прославила тебя молва! Даже в этих прок- 

лятых стенах, окутанных загадочными тайнами, даже здесь произносили имя 

Седрика, и я, жалкая и униженная тварь, радовалась при мысли о том, что 

есть еще на свете хоть один мститель за наше несчастное племя. У меня 

тоже бывали часы мщения. Я подстрекала наших врагов к ссорам и во время 

их пьяного разгула возбуждала среди них смертельную вражду. Я видела, 

как лилась их кровь, слышала их предсмертные стоны! Взгляни на меня, 

Седрик, не осталось ли на моем увядшем и гнусном лице каких-нибудь черт, 

напоминающих Торкиля? 

- Не спрашивай об этом, Ульрика, - отвечал Седрик с тоской и отвраще- 

нием. - Так мертвец напоминает живого, когда бес оживляет бездыханный 

труп, вызывая его из могилы. 

- Пусть будет так, - ответила Ульрика, - а когда-то это бесовское ли- 

цо могло посеять вражду между старшим Фрон де Бефом и его сыном Реджи- 

нальдом. То, что потом случилось, следовало бы навеки скрыть под покро- 

вом адской тьмы, но я подниму завесу и на мгновение покажу тебе то, от 

чего мертвецы встают из гробов и громко вопиют. Долго разгоралась глухая 

вражда между тираном отцом и его свирепым сыном. Долго я тайно раздувала 

эту противоестественную ненависть. Она вспыхнула в час пьяного разгула, 

и за своим собственным столом мой обидчик пал от руки родного сына... 

Вот какие тайны прячутся под этими сводами. Развалитесь на куски, прок- 

лятые своды, - продолжала она, подняв глаза вверх, - рухните, стены, и 

задавите всех, кому известна эта чудовищная тайна! 

- А ты, преступная и несчастная, - сказал Седрик, - что же сталось с 

тобой после смерти твоего любовника? 

- Угадывай, но не спрашивай. Я осталась здесь и жила, пока преждевре- 

менная старость не обезобразила мое лицо. И тогда меня стали осыпать 

обидами и клеймить презрением там, где прежде слушались и преклонялись 

передо мною. Прежде было широкое поле для моей мстительности и злобы, а 

тут я была вынуждена ограничить мою месть мелкими кознями раздраженной 

служанки или пустой бранью беспомощной старухи; с высоты своей одинокой 

башни обречена была я слушать отголоски пиров, в которых прежде участво- 

вала, или крики и стоны новых жертв насилия! 

- Ульрика, - сказал Седрик, - мне кажется, что в глубине сердца ты 

все еще не перестала сожалеть об утрате тех радостей, которые покупала 

ценою злодеяний; как же ты дерзаешь обратиться к человеку, облаченному в 

эти священные одежды? Подумай, несчастная, если бы сам святой Эдуард 

явился сюда во плоти, что мог бы он сделать для тебя? Царственный испо- 

ведник имел от бога дар исцелять телесные язвы, но язвы души исцеляются 

одним лишь господом богом. 

- Погоди, суровый прорицатель! - воскликнула она. - Скажи, что значат