ник. - Но, мой прекрасный богослов, твои еврейские предрассудки делают 

тебя слепой к нашим высоким привилегиям. Брак был бы серьезным преступ- 

лением для рыцаря Храма, но за мелкие грешки я мигом могу получить отпу- 

щение в ближайшей исповедальне нашего ордена. Мудрейший из ваших царей и 

даже отец его, пример которого должен же иметь в твоих глазах некоторую 

силу, пользовались в этом отношении более широкими привилегиями, нежели 

мы, бедные воины Сионского Храма, стяжавшие себе такие права тем, что 

так усердно защищаем его. Защитники Соломонова храма могут позволять се- 

бе утехи, воспетые вашим мудрейшим царем Соломоном. 

- Если ты только затем читаешь библию и жизнеописания праведников, - 

сказала еврейка, - чтобы находить в них оправдание своему распутству и 

беззаконию, то повинен в таком же преступлении, как тот, кто извлекает 

яд из самых здоровых и полезных трав. 

Глаза храмовника сверкнули гневом, когда он выслушал этот упрек. 

- Слушай, Ревекка, - сказал он, - до сих пор я с тобой обращался мяг- 

ко. Теперь я буду говорить как победитель. Я завоевал тебя моим луком и 

копьем, и, по законам всех стран и народов, ты обязана мне повиноваться. 

Я не намерен уступить ни пяди своих прав или отказаться взять силой то, 

в чем ты отказываешь просьбам. 

- Отойди, - сказала Ревекка, - отойди и выслушай меня, прежде чем ре- 

шишься на такой смертный грех. Конечно, ты можешь меня одолеть, потому 

что бог сотворил женщину слабой, поручив ее покровительству мужчины. Но 

я сделаю твою низость, храмовник, известной всей Европе. Суеверие твоих 

собратий сделает для меня то, чего я не добилась бы от их сострадания. 

Каждой прецептории, каждому капитулу твоего ордена будет известно, что 

ты, как еретик, согрешил с еврейкой. И те, которые не содрогнутся от 

твоего преступления, все-таки обвинят тебя за то, что ты обесчестил но- 

симый тобой крест, связавшись с дочерью моего племени. 

- Как ты умна, Ревекка! - воскликнул храмовник, отлично сознавая, что 

она говорит правду: в уставе его ордена действительно существовали пра- 

вила, запрещавшие под угрозой суровых наказаний интриги вроде той, какую 

он затеял. И бывали даже случаи, когда за это изгоняли рыцарей из орде- 

на, покрывая их позором. - Ты очень умна, но громко же придется тебе 

кричать, если хочешь, чтобы твой голос был услышан за пределами этого 

замка. А в его стенах ты можешь плакать, стенать, звать на помощь 

сколько хочешь, и все равно никто не услышит. Только одно может спасти 

тебя, Ревекка: подчинись своей судьбе и прими нашу веру. Тогда ты зай- 

мешь такое положение, что многие норманские дамы позавидуют блеску и 

красоте возлюбленной лучшего из храбрых защитников святого Храма. 

- Подчиниться моей участи! - сказала Ревекка. - Принять твою веру! Да 

что ж это за вера, если она покровительствует такому негодяю? Как! Ты 

лучший воин среди храмовников? Ты подлый рыцарь, монахклятвопреступник и 

трус! Презираю тебя, гнушаюсь тобою! Бог Авраама открыл средство к спа- 

сению своей дочери даже из этой пучины позора! 

С этими словами она распахнула решетчатое окно, выходившее на верхнюю 

площадку башни, вспрыгнула на парапет и остановилась на самом краю, над 

бездной. Не ожидая такого отчаянного поступка, ибо до этой минуты Ревек- 

ка стояла неподвижно, Буагильбер не успел ни задержать, ни остановить 

ее. Он попытался броситься к ней, но она воскликнула: 

- Оставайся на месте, гордый рыцарь, или подойди, если хочешь! Но 

один шаг вперед - и я брошусь вниз. Мое тело разобьется о камни этого 

двора, прежде чем я стану жертвой твоих грубых страстей. 

Говоря это, она подняла к небу свои сжатые руки, словно молилась о 

помиловании души своей перед роковым прыжком. Храмовник заколебался. Его 

решительность, никогда не отступавшая ни перед чьей скорбью и не ведав- 

шая жалости, сменилась восхищением перед ее твердостью. 

- Сойди, - сказал он, - сойди вниз, безумная девушка. Клянусь землей, 

морем и небесами, я не нанесу тебе никакой обиды! 

- Я тебе не верю, храмовник, - сказала Ревекка, - ты научил меня це- 

нить по достоинству добродетели твоего ордена. В ближайшей исповедальне 

тебе могут отпустить и это клятвопреступление - ведь оно касается чести 

только презренной еврейской девушки. 

- Ты несправедлива ко мне! - воскликнул храмовник с горячностью. - 

Клянусь тебе именем, которое ношу, крестом на груди, мечом, дворянским 

гербом моих предков! Клянусь, что я не оскорблю тебя! Если не для себя, 

то хоть ради отца твоего сойди вниз. Я буду ему другом, а здесь, в этом 

замке, ему нужен могущественный защитник. 

- Увы, - сказала Ревекка, - это я знаю. Но можно ли на тебя поло- 

житься? 

- Пускай мой щит перевернут вверх ногами, пускай публично опозорят 

мое имя, - сказал Бриан де Буагильбер, - если я подам тебе повод на меня 

жаловаться. Я преступал многие законы, нарушал заповеди, но своему слову 

не изменял никогда. 

- Ну хорошо, я тебе верю, - сказала Ревекка, спрыгнув с парапета и 

остановившись у одной из амбразур, или machicolles, как они назывались в 

ту пору. - Тут я и буду стоять, - продолжала она, - а ты оставайся там, 

где стоишь. Но если ты сделаешь хоть один шаг ко мне, ты увидишь, что 

еврейка скорее поручит свою душу богу, чем свою честь - храмовнику. 

Мужество и гордая решимость Ревекки, в сочетании с выразительными 

чертами прекрасного лица, придали ее осанке, голосу и взгляду столько 

благородства, что она казалась почти неземным существом. Во взоре ее не 

было растерянности, и щеки не побледнели от страха перед такой ужасной и 

близкой смертью, напротив - сознание, что теперь она сама госпожа своей 

судьбы, вызвало яркий румянец на ее смуглом лице и придало блеск ее гла- 

зам. Буагильбер, человек гордый и мужественный, подумал, что никогда еще 

не видывал такой вдохновенной и величественной красоты. 

- Помиримся, Ревекка, - сказал он. 

- Помиримся, если хочешь, - отвечала она, - помиримся, но только на