что же ему теперь делать. 

"Если, - думал он, - я позволю себе растрогаться слезами этой девицы, 

как я возмещу себе утрату всех блестящих надежд, ради которых я пошел на 

такой риск? Вдобавок, будут смеяться принц Джон и его веселые приспешни- 

ки. Но я чувствую, что не гожусь для взятой на себя роли. Не могу равно- 

душно смотреть на это прелестное лицо, искаженное страданием, на чудес- 

ные глаза, утопающие в слезах. Уж лучше бы она продолжала держаться все 

так же высокомерно, или я имел бы побольше той выдержки и жестокости, 

что у барона Фрон де Бефа". 

Волнуемый этими мыслями, он только пытался утешить Ровену уверениями, 

что пока еще нет никаких оснований для такого отчаяния. Но эти речи вне- 

запно были прерваны громкими звуками охотничьего рога, в ту же минуту 

встревожившими и других обитателей замка, помешав им выполнить их раз- 

личные корыстные или распутные планы. Де Браси пришлось покинуть краса- 

вицу и поспешить в общий зал. Впрочем, он едва ли сожалел об этом, так 

как его беседа с леди Ровеной приняла такой оборот, что ему было одина- 

ково трудно как продолжать настаивать на своем, так и отказаться от сво- 

их намерений. 

Здесь мы считаем не лишним оговориться и привести доводы более 

серьезные, нежели сцепление чисто романических событий, в подтверждение 

того, что представленное нами печальное состояние нравов того времени 

нимало не преувеличено нами. Прискорбно думать, что храбрые бароны, бо- 

ровшиеся из-за английских вольностей с представителями коронной власти, 

те самые бароны, которым мы обязаны существованием этих вольностей, были 

сами по себе жесточайшими притеснителями и запятнали себя такими край- 

ностями деспотизма, которые были противны не только английским законам, 

но и велениям самой природы и простого человеколюбия. Но, увы, стоит нам 

привести хоть одну из многочисленных страниц труда нашего известного ис- 

торика Генри, собравшего столько ценного материала из летописей тогдаш- 

него времени, чтобы доказать, что трудно выдумать что-либо мрачнее и 

ужаснее того, что тогда творилось в действительности. 

"Саксонская хроника" описывает, какие жестокости учиняли в царствова- 

ние короля Стефана важные бароны и владельцы замков, которые были все 

сплошь норманны; это описание служит разительным доказательством того, 

на какие неистовства были они способны, когда разжигались их буйные 

страсти: 

"Они жестоко угнетали бедняков, заставляя строить себе замки; а когда 

замки были готовы, они наполняли их порочными людьми, скорее дьяволами, 

которые хватали без разбора мужчин и женщин, в случае если подозревали, 

что у них есть деньги, ввергали в темницы и подвергали мучениям более 

лютым, чем те, которые претерпевали святые мученики. Одних они душили, 

забивая им рот грязью, других вешали за ноги, или за голову, или за 

большие пальцы, а под ними разводили огонь. Иным обвязывали головы ве- 

ревками с узлами и затягивали узлы, пока не лопались черепа; других бро- 

сали в подземелья, кишевшие змеями и жабами..." 

Но мы не будем терзать читателя дальнейшими описаниями этих страшных 

дел. 

Другим, пожалуй наиболее сильным, примером того, каковы были горькие 

плоды завоевания, является следующий исторический факт. Принцесса Ма- 

тильда, дочь шотландского короля, а впоследствии английская королева, 

племянница Эдгара Этлинга и мать императрицы германской, следовательно - 

дочь, супруга и мать коронованных особ, воспитываясь в Англии, принужде- 

на была в ранней молодости постричься в монахини, так как это было для 

нее единственным средством спастись от распутных преследований норманс- 

ких дворян. Таково было единственное объяснение, данное ею этому поступ- 

ку на великом собрании английского духовенства, когда она призвана была 

заявить, по какой причине приняла монашеский сан. Духовенство признало 

правильность этой меры, а также и настоятельность причин, ее вызвавших, 

дав, таким образом, несомненное и убедительное подтверждение того, что в 

то время существовала столь значительная распущенность нравов. Духо- 

венство так и выразилось в своем постановлении: всем известно, что после 

завоевания Англии королем Вильгельмом его норманские витязи, возгордив- 

шись столь великою победой, не признавали никаких законов, исключая сво- 

ей злой воли, и не только отняли у завоеванных саксов все их земельные 

угодья и имущество, но посягали на честь их жен и дочерей с самой нео- 

бузданной наглостью; а потому в то время и вошло в обычай, что женщины и 

девицы благородных фамилий постригались в монахини, ища защиты в стенах 

монастырских не по призванию, но единственно ради спасения своей чести 

от необузданного распутства мужчин. 

Таковы были развращенность и падение тогдашних нравов, по единодушно- 

му свидетельству собравшегося духовенства, как рассказывает летописец 

Идмер. Считаем излишним приводить дальнейшие доказательства правдоподоб- 

ности описанных сцен, а также и тех, которые встретятся дальше, хотя мы 

приняли за основание своего рассказа только те факты, которые передает 

нам менее достоверная саксонская рукопись. 

Глава XXIV 

Как лев, я покорю свою невесту. 

Дуглас 

Пока описанные нами сцены происходили в различных частях замка, ев- 

рейка Ревекка ожидала решения своей участи, запертая в дальней уединен- 

ной башне. Сюда привели ее двое замаскированных слуг и втолкнули в ма- 

ленькую комнату, где она очутилась лицом к лицу со старой колдуньей, ко- 

торая, сидя за пряжей, мурлыкала себе под нос саксонскую песню в такт 

своему веретену, танцевавшему по полу. При входе Ревекки старуха подняла 

голову и уставилась на красивую еврейку с той злобной завистью, с какой 

старость и безобразие, сочетающиеся с болезненным состоянием, взирают на 

юность и красоту. 

- Убирайся прочь отсюда, старый сверчок! - сказал один из спутников 

Ревекки. - Так приказал наш благородный хозяин. Освободи эту комнату для