самый выкуп, который ты с меня требуешь вопреки своей... 

Тут он запнулся, опасаясь раздражить сердитого норманна. Но Фрон де 

Беф рассмеялся и сам подсказал ему пропущенное слово: 

- Вопреки моей совести, хотел ты сказать, Исаак? Что же ты запнулся? 

Я тебе говорил, что я человек рассудительный и легко переношу упреки 

проигравшей стороны, даже если проигравший - еврей. А ты не был так тер- 

пелив, Исаак, в ту пору, как подавал жалобу на Жака Фиц-Доттреля за то, 

что он обозвал тебя кровопийцей и ростовщиком, когда ты довел его до 

полного разорения. 

- Клянусь талмудом, - вскричал еврей, - ваша милость заблуждается: 

Фиц-Доттрель замахнулся на меня кинжалом в моей собственной комнате за 

то, что я попросил его возвратить занятые у меня деньги. Срок уплаты 

долга наступил еще на пасху. 

- Ну, это мне все равно, - сказал Фрон де Беф, - для меня интереснее 

узнать, когда я получу свое серебро. Когда ты мне доставишь шекели, Иса- 

ак? 

- Пусть дочь моя Ревекка поедет в Йорк, - отвечал Исаак, - под охра- 

ной ваших служителей, благородный рыцарь, и так скоро, как только всад- 

нику возможно воротиться оттуда обратно, деньги будут доставлены сюда, и 

вы сможете взвесить и смерить их вот тут, на полу. 

- Твоя дочь? - молвил Фрон де Беф, как будто с удивлением. - Клянусь, 

Исаак, жаль, что я этого не знал. Я думал, что эта чернобровая девушка - 

твоя наложница, и по обычаю древних патриархов, подавших нам такой при- 

мер, приставил ее служанкой к сэру Бриану де Буагильберу. 

Вопль, вырвавшийся из груди Исаака при этих словах рыцаря, отозвался 

во всех углах свода и так изумил обоих сарацин, что они невольно выпус- 

тили из рук несчастного еврея. Он воспользовался этим, бросился на пол и 

обхватил колени Реджинальда Фрон де Бефа. 

- Сэр рыцарь, - сказал он, - бери все, что потребовал, бери вдесятеро 

больше, разори меня, доведи до нищеты. Нет! Порази меня своим кинжалом, 

изжарь на этом огне, но только пощади дочь мою, отпусти ее с честью, без 

обиды. Заклинаю тебя тою женщиной, от которой ты рожден, пощади честь 

беззащитной девушки! Она живой портрет моей умершей Рахили, последний 

оставшийся мне залог ее любви, а их было у меня шестеро! Не лишай одино- 

кого вдовца его единственной отрады. Неужели ты хочешь, чтобы родной 

отец пожалел, что единственная дочь его не лежит рядом с матерью в скле- 

пе наших предков? 

- Жаль, - молвил норманн, в самом деле как будто тронутый, - жаль, 

что я не знал об этом прежде. Я думал, что ваше племя ничего не любит, 

кроме своих мешков с деньгами. 

- Не думай о нас так низко, хоть мы и евреи, - сказал Исаак, спеша 

воспользоваться минутой кажущегося сочувствия. - Ведь и загнанная лисица 

и замученная дикая кошка любят своих детенышей, так же и притесненные, 

презираемые потомки Авраамовы любят детей своих. 

- Положим, что и так, - сказал Фрон де Беф, - вперед я буду знать 

это, Исаак, ради тебя. Но теперь уже поздно. Я не могу изменить того, 

что случилось или должно случиться. Я уже дал слово своему товарищу по 

оружию, а слову своему я не изменю и для десяти евреев с десятью еврей- 

ками в придачу. К тому же почему ты думаешь, что с девушкой приключится 

беда, если она достанется Буагильберу? 

- Неминуемо приключится! - воскликнул Исаак, ломая себе руки в смер- 

тельной тоске. - Чего же иного ждать от храмовника, как не жестокости к 

мужчинам и бесчестья для женщин? 

- Нечестивый пес, - сказал Фрон де Беф, сверкнув глазами и, быть мо- 

жет, радуясь найти предлог для гнева, - не смей поносить священный орден 

рыцарей Сионского Храма! Придумывай способ уплатить мне обещанный выкуп, 

не то я сумею заткнуть твою глотку! 

- Разбойник, негодяй! - вскричал еврей, невзирая на свою полную бес- 

помощность, будучи не в силах удержать страстного порыва. - Ничего тебе 

не дам! Ни одного серебряного пенни не увидишь от меня, пока не возвра- 

тишь мне дочь честно и без обиды! 

- В уме ли ты, еврей? - сурово сказал норманн. - Или твоя плоть и 

кровь заколдованы против каленого железа и кипящего масла? 

- Мне все равно! - воскликнул Исаак, доведенный до отчаяния поруган- 

ным чувством родительской любви. - Делай со мной что хочешь. Моя дочь - 

поистине кровь и плоть моя, она мне в тысячу раз дороже моего тела, ко- 

торое ты угрожаешь истерзать. Не видать тебе моего серебра! Ни одной се- 

ребряной монетки не дам тебе, назарянин, хотя бы от этого зависело спа- 

сение твоей окаянной души, осужденной на гибель за преступления. Бери 

мою жизнь, коли хочешь, а потом рассказывай, как еврей, невзирая ни на 

какие пытки, сумел досадить христианину. 

- А вот посмотрим, - сказал Фрон де Беф. - Клянусь благословенным 

крестом, которого гнушается твое проклятое племя, ты у меня отведаешь и 

огня и острой стали. Раздевайте его, рабы, и привяжите цепями к решетке. 

Несмотря на слабое сопротивление старика, сарацины сдернули с него 

верхнее платье и только что собрались совсем раздеть его, как вдруг раз- 

дались звуки трубы, которые трижды повторились так громко, что проникли 

даже в глубины подземелья. В ту же минуту послышались голоса, призывав- 

шие сэра Реджинальда Фрон де Бефа. Не желая, чтобы его застали за таким 

бесовским занятием, свирепый барон дал знак невольникам снова одеть ев- 

рея и вместе с прислужниками ушел из темницы, предоставив Исааку или 

благодарить бога за свое спасение, или же оплакивать судьбу своей доче- 

ри, в зависимости от того, чья участь его больше тревожила - своя ли 

собственная или дочерняя. 

Глава XXIII 

Но если трогательность нежных слов 

Не может вас ко мне расположить, 

Тогда - как воин, а не как влюбленный - 

Любить меня вас я заставлю силой. 

"Два веронца" 

Комната, в которую привели леди Ровену, была убрана с некоторой пре- 

тензией на роскошь; помещая ее здесь, желали, по-видимому, выказать ей 

особое уважение по сравнению с остальными пленниками. Но жена барона