создал наречие, не имевшее ничего общего ни с одним из тех, на которых 

когда-либо говорили в Великобритании. Тот, кто хочет подражать старинно- 

му языку, должен уловить общий характер его грамматических форм, выраже- 

ний, оборотов, принципов сочетания слов, а отнюдь не изощряться в выис- 

кивании редкостных и устарелых слов. Как я уже говорил, в произведениях 

старых авторов устаревшие слова встречаются гораздо реже, чем слова, до 

сих пор употребительные, но взятые с измененным значением и с иной ор- 

фографией. Отношение между ними равно приблизительно одному к десяти. 

Все, что я говорил о языке, тем более применимо для изображения 

чувств и нравов. Важнейшие человеческие страсти во всех своих проявлени- 

ях, а также и источники, которые их питают, общи для всех сословий, сос- 

тояний, стран и эпох; отсюда с несомненностью следует, что хотя данное 

состояние общества влияет на мнения, образ мыслей и поступки людей, эти 

последние по самому своему существу чрезвычайно сходны между собой. Наши 

предки отличались от нас, конечно, не более, чем еврей отличается от 

христианина. "Разве у них нет рук, органов, членов тела, чувств, привя- 

занностей, страстей? Разве не та же самая пища насыщает его, разве не то 

же оружие ранит его, разве он не подвержен тем же недугам, разве не те 

же лекарства исцеляют его, разве не согревают и не студят его те же лето 

и зима, как и христианина?" Поэтому их чувства и страсти по своему ха- 

рактеру и по своей напряженности приближаются к нашим. И когда автор 

приступает к роману или другому художественному произведению, вроде то- 

го, какое я решился написать, то оказывается, что материал, которым он 

располагает, как языковой, так и исторически-бытовой, в такой же мере 

принадлежит современности, как и эпохе, избранной им для изображения. 

Это обстоятельство предоставляет автору свободу выбора и облегчает его 

задачу в большей мере, чем кажется на первый взгляд. Возьмем пример из 

области смежного искусства. Можно сказать, что в картинах антикварные 

детали придают ландшафту специфические черты. Феодальный замок должен 

возвышаться во всем своем величии, художник должен изображать людей в 

костюмах и позах, свойственных эпохе; местность, которую художник избрал 

для изображения, должна быть передана со всеми своими особенностями, с 

возвышающимися утесами или стремительным падением водопада. Колорит так- 

же должен отличаться естественностью. Небо должно быть ясным или облач- 

ным, соответственно климату, а краски именно теми, которые преобладают в 

самой натуре. 

В этих пределах законы искусства вынуждают художника строго следовать 

природе. Но вовсе не обязательно, чтобы он погружался в воспроизведение 

мельчайших черт оригинала, чтобы он с совершенной точностью изображал 

траву, цветы и деревья, украшающие местность. Все это, так же как и де- 

тали распределения света и тени, принадлежит любому месту действия, ес- 

тественно для любой страны и потому может быть подсказано личными вкуса- 

ми и пристрастиями художника. 

Правда, этот произвол всегда строго ограничен. Художник должен избе- 

гать всех тех красивых подробностей, которые не соответствуют климати- 

ческим или географическим особенностям изображаемого пейзажа: не следует 

сажать кипарисы на Меррейских островах или шотландские ели среди разва- 

лин Персеполиса; такого же рода ограничениям подлежит и писатель. Писа- 

тель может себе позволить обрисовать чувства и страсти своих героев го- 

раздо подробнее, чем это имеет место в старинных хрониках, которым он 

подражает, но, как бы далеко он тут ни зашел, он не должен вводить ниче- 

го не соответствующего нравам эпохи; его рыцари, лорды, оруженосцы и ио- 

мены могут быть изображены более подробно и живо, нежели в сухом и жест- 

ком рассказе старинной иллюстрированной рукописи, но характер и внешнее 

обличье эпохи должны оставаться неприкосновенными; все эти фигуры должны 

остаться теми же, но только нарисованными более искусным карандашом или, 

чтобы быть скромнее, должны соответствовать требованиям эпохи с более 

развитым пониманием задач искусства. Язык не должен быть сплошь устаре- 

лым и неудобным, но он, по возможности, должен избегать оборотов явно 

новейшего происхождения. Одно дело - вводить в произведение слова и чув- 

ства, общие у нас с нашими предками, другое дело - наделять предков 

речью и чувствами, свойственными исключительно их потомкам. 

Именно это, дорогой друг, оказалось самой трудной частью моей задачи; 

и, откровенно говоря, я почти не имею надежды Вас удовлетворить; ведь я 

едва кажусь приемлемым для самого себя, тогда как Ваши суждения гораздо 

менее пристрастны, а Ваши познания в области истории гораздо обширнее 

моих. Полагаю, что поведение и внешний облик моих героев заслужат немало 

упреков со стороны лиц, расположенных строго разбирать мою повесть, учи- 

тывая нравы того времени, когда жили ее герои. Возможно, что я ввел мало 

таких бытовых черт и поступков, которые можно было бы назвать явно сов- 

ременными; но, с другой стороны, весьма возможно, что я смешал нравы 

двух или трех столетий и приписал царствованию Ричарда I явления, имев- 

шие место либо гораздо раньше, либо значительно позже изображенного мною 

времени. Я утешаюсь тем, что ошибки такого рода ускользнут от внимания 

среднего читателя, и что я смогу разделить незаслуженный успех с теми 

архитекторами, которые, без всякой системы и правил, не задумываясь вво- 

дили в модную готику орнаменты, свойственные различным стилям и различ- 

ным периодам искусства. Те же читатели, которым их обширные научные 

изыскания позволят строго судить мои промахи, проявят известную снисхо- 

дительность именно в силу своего понимания всей трудности моей задачи. 

Мой почтенный, но находящийся в пренебрежении друг Ингульфус доставил 

мне много ценных указаний; но свет, излучаемый Кройдонским монахом и 

Джефри де Винсау, затемнен таким нагромождением неинтересного и неудобо-