- Если для поддержания чести и славы своих предков, - сказала Ровена, 

присутствовавшая здесь же, - достаточно быть мудрым в делах совета и 

храбрым в бою, если достаточно быть отважнейшим из отважных и благород- 

нейшим из благородных, то кто же, кроме его отца, станет отрицать... 

- Молчите, леди Ровена! Я не хочу вас слушать! Приготовьтесь к вечер- 

нему собранию у принца. На сей раз нас приглашают с таким небывалым по- 

четом и любезностью, о каких саксы и не слыхивали с рокового дня битвы 

при Гастингсе. Я отправлюсь туда немедленно, хотя бы для того, чтобы по- 

казать гордым норманнам, как мало меня волнует участь сына, даром что он 

победил сегодня их храбрейших воинов. 

- А я, - сказала леди Ровена, - туда не поеду, и, прошу вас, остере- 

гайтесь, потому что те качества, которые вы считаете твердостью и му- 

жеством, можно принять за жестокосердие. 

- Так оставайся же дома, неблагодарная! - отвечал Седрик. - Это у те- 

бя жестокое сердце, если ты жертвуешь благом несчастного, притесняемого 

народа в угоду своему пустому и безответному чувству! Я найду благород- 

ного Ательстана и с ним отправлюсь на пир к принцу Джону Анжуйскому. 

И он поехал на этот пир, главные события которого мы описали выше. 

После возвращения из замка саксонские таны в сопровождении всей своей 

свиты сели на лошадей. Тут-то в суматохе отъезда беглый Гурт в первый 

раз и попался на глаза Седрику. Мы уже знаем, что благородный сакс возв- 

ратился с пиршества отнюдь не в мягком настроении, и ему нужен был по- 

вод, чтобы выместить на ком-нибудь свой гнев. 

- В кандалы его! В кандалы! - закричал он. - Освальд! Гундиберт! Под- 

лые псы! Почему этого плута до сих пор не заковали? 

Не смея противоречить, товарищи Гурта связали его ременным поводом, 

то есть первым, что попалось под руку. Гурт подчинился этому без сопро- 

тивления, но укоризненно взглянул на хозяина и только сказал: 

- Вот что значит любить вашу плоть и кровь больше своей собственной! 

- На коней - и вперед! - крикнул Седрик. 

- И давно пора, - сказал высокородный Ательстан. - Боюсь, что, если 

мы не поторопимся, у достопочтенного аббата Вальтоффа испортятся все ку- 

шанья, приготовленные к ужину. 

Однако путешественники ехали так быстро, что достигли монастыря свя- 

того Витольда прежде, чем произошла та неприятность, которой опасался 

Ательстан. Настоятель, родом из старинной саксонской фамилии, принял 

знатных саксонских гостей с таким широким гостеприимством, что они про- 

сидели за ужином до поздней ночи - или вернее, до раннего утра. На дру- 

гой день они только после роскошного завтрака смогли покинуть кров свое- 

го гостеприимного хозяина. 

В ту минуту, как кавалькада выезжала с монастырского двора, произошел 

случай, несколько встревоживший саксов. Из всех народов, населявших в то 

время Европу, ни один с таким вниманием не следил за приметами, как сак- 

сы; большая часть всяких поверий, до сих пор живущих в нашем народе, бе- 

рет начало от их суеверий. Норманны в то время были гораздо лучше обра- 

зованны, притом они были смесью весьма различных племен, с течением вре- 

мени успевших освободиться от многих предрассудков, вынесенных их пред- 

ками из Скандинавии; они даже чванились тем, что не верят в приметы. 

В данном случае предсказание об угрожающей беде исходило от такого 

малопочтенного пророка, каким являлась огромная тощая черная собака, си- 

девшая на дворе. Она подняла жалобный вой в ту минуту, когда передовые 

всадники выехали из ворот, потом вдруг громко залаяла и, бросаясь из 

стороны в сторону, очевидно намеревалась присоединиться к отъезжающим. 

- Не люблю я этой музыки, отец Седрик, - сказал Ательстан, называвший 

его таким титулом в знак почтения. 

- И я тоже не люблю, дядюшка, - сказал Вамба. - Боюсь, как бы нам не 

пришлось заплатить волынщику. 

- По-моему, - сказал Ательстан, в памяти которого эль настоятеля ос- 

тавил благоприятное впечатление (ибо городок Бертон уже и тогда славился 

приготовлением этого живительного напитка), - по-моему, лучше бы воро- 

титься и погостить у аббата до обеда. Не следует трогаться в путь, если 

дорогу перешел монах, или перебежал заяц, или если завыла собака. Лучше 

переждать до тех пор, пока не минует следующая трапеза. 

- Пустяки! - сказал Седрик нетерпеливо. - Мы и так потеряли слишком 

много времени. А собаку эту я знаю. Это пес моего беглого раба Гурта - 

такой же бесполезный дармоед, как и его хозяин. 

С этими словами Седрик приподнялся на стременах и пустил дротик в 

бедного Фангса - так как это действительно был Фанге, повсюду сопровож- 

давший своего хозяина и на свой лад выражавший теперь свой восторг по 

поводу того, что вновь обрел его. Дротик задел плечо собаки и едва не 

пригвоздил ее к земле. Бедный пес взвыл еще пуще прежнего и опрометью 

кинулся прочь с дороги разгневанного тана. 

У Гурта сердце облилось кровью при этом зрелище: Седрик хотел убить 

его верного друга и помощника, и это задело его гораздо больше, чем то 

жестокое наказание, которое он сам только что вынес. Он тщетно старался 

вытереть себе глаза и наконец сказал Вамбе, который, видя своего госпо- 

дина не в духе, счел более безопасным держаться подальше от него: 

- Сделай милость, пожалуйста, вытри мне глаза полой твоего плаща: их 

совсем разъела пыль, а ремни не дают поднять руки. 

Вамба оказал требуемую услугу, и некоторое время они ехали рядом. 

Гурт все время угрюмо молчал. Наконец он не выдержал и отвел свою душу 

такой речью. 

- Друг Вамба, - сказал он, - из всех дураков, находящихся в услужении 

у Седрика, ты один только так ловок, что можешь угождать ему своей глу- 

постью. А потому ступай и скажи ему, что Гурт ни из любви, ни из страха 

не станет больше служить ему. Он может снять с меня голову, может отсте- 

гать меня плетьми, может заковать в цепи, но я ему больше не слуга. Поди