поставил ее на стол. 

Рыцарь, пожав плечами, вышел из хижины, ввел свою лошадь, которую пе- 

ред тем привязал к дереву, заботливо расседлал ее и покрыл собственным 

плащом. 

На отшельника, видимо, произвело впечатление то, с какой заботой и 

ловкостью незнакомец обращался с конем. Пробормотав что-то насчет корма, 

оставшегося после лошади лесничего, он вытащил откуда-то охапку сена и 

положил ее перед рыцарским конем, потом принес сухого папоротника и бро- 

сил его в том углу, где должен был спать рыцарь. Рыцарь учтиво поблаго- 

дарил его за любезность. Сделав все это, оба снова присели к столу, на 

котором стояла тарелка с горохом. Отшельник произнес длинную молитву, от 

латинского языка которой осталось всего лишь несколько слов; по оконча- 

нии молитвы он показал гостю пример, скромно положив себе в рот с белыми 

и крепкими зубами, похожими на кабаньи клыки, три или четыре горошины - 

слишком жалкий помол для такой большой и благоустроенной мельницы. 

Желая последовать этому похвальному примеру, гость отложил в сторону 

шлем, снял панцирь и часть доспехов. Перед пустынником предстал статный 

воин с грустными курчавыми светло-русыми волосами, орлиным носом, голу- 

быми глазами, сверкавшими умом и живостью, и красиво очерченным ртом, 

оттененным усами более темными, чем волосы; вся его осанка изобличала 

смелого и предприимчивого человека. 

Отшельник, как бы желая ответить доверием на доверчивость гостя, тоже 

откинул на спину капюшон и обнажил круглую, как шар, голову человека в 

расцвете лет. Его бритая макушка была окружена венцом жестких черных во- 

лос, что придавало ей сходство с приходским загоном для овец, обнесенным 

высокой живой изгородью. Черты его лица не обличали ни монашеской суро- 

вости, ни аскетического воздержания. Напротив, у него было открытое све- 

жее лицо с густыми черными бровями, черная курчавая борода, хорошо очер- 

ченный лоб и такие круглые пунцовые щеки, какие бывают у трубачей. Лицо 

и могучее сложение отшельника говорили скорее о сочных кусках мяса и 

окороках, нежели о горохе и бобах, и это сразу бросилось в глаза рыцарю. 

Рыцарь с большим трудом прожевал горсть сухого гороха и попросил бла- 

гочестивого хозяина дать ему запить эту еду. Тогда отшельник поставил 

перед ним большую кружку чистейшей родниковой воды. 

- Это из купели святого Дунстана, - сказал он. - В один день, от вос- 

хода до заката солнца, он окрестил там пятьсот язычников - датчан и бри- 

танцев. Благословенно имя его! 

С этими словами он приник своей черной бородой к кружке и отпил ма- 

ленький глоточек. 

- Мне кажется, преподобный отче, - сказал рыцарь, - что твоя скудная 

пища и священная, но безвкусная влага, который ты утоляешь свою жажду, 

отлично идут тебе впрок. Тебе куда больше подходило бы драться на кулач- 

ках или дубинках, чем жить в пустыне, читать молитвенник да питаться су- 

хим горохом и холодной водой. 

- Ах, сэр рыцарь, - отвечал пустынник, - мысли у вас, как и у всех 

невежественных мирян, заняты плотью. Владычице нашей богородице и моему 

святому покровителю угодно было благословить мою скудную пищу, как изд- 

ревле благословенны были стручья и вода, которыми питались отроки Сод- 

рах, Мисах и Авденаго, не пожелавшие вкушать от вин и яств, присылаемых 

им сарацинским царем. 

- Святой отец, - сказал рыцарь, - поистине бог творит чудеса над то- 

бою, а потому дозволь грешному мирянину узнать твое имя. 

- Можешь звать меня, - отвечал отшельник, - причетником из Копмен- 

херста, ибо так меня прозвали в здешнем краю. Правда, прибавляют еще к 

этому имени прозвище святой, но на этом я не настаиваю, ибо недостоин 

такого титула. Ну, а ты, доблестный рыцарь, не скажешь ли, как мне назы- 

вать моего почтенного гостя? 

- Видишь ли, святой причетник из Копменхерста, - сказал рыцарь, - в 

здешнем краю меня зовут Черным Рыцарем; многие прибавляют к этому титул 

Лентяй, но я тоже не гонюсь за таким прозвищем. 

Отшельник едва мог скрыть улыбку, услыхав такой ответ. 

- Вижу, сэр Ленивый Рыцарь, что ты человек осмотрительный и разумный, 

- сказал он, - и вижу, кроме того, что моя бедная монашеская пища тебе 

не по нутру; может, ты привык к роскоши придворной жизни, избалован го- 

родскими излишествами... Помнится мне, сэр Лентяй, что когда здешний 

щедрый лесной сторож привел мне этих собак и сложил у часовни корм для 

своей лошади, он как будто оставил здесь кое-какие съестные припасы. Так 

как они для меня непригодны, то я едва не позабыл о них, обремененный 

своими размышлениями. 

- Готов поклясться, что он оставил, - сказал рыцарь. - С той минуты, 

как ты откинул свой капюшон, святой причетник, я убедился, что у тебя в 

келье водится пища получше гороха. Сдается мне, что твой сторож - добрый 

малый и весельчак. Да и всякий, кто видел, как твои крепкие зубы грызут 

этот горох, а горло глотает такую пресную жидкость, не мог бы оставить 

тебя на этом лошадином корме и захотел бы снабдить чем-нибудь посытнее. 

Ну-ка, доставай скорее, что там принес тебе сторож. 

Отшельник внимательно посмотрел на рыцаря. Видно было, что он коле- 

бался, не зная, благоразумно ли откровенничать с гостем. 

Но у рыцаря было открытое и смелое лицо, а усмехнулся он так добро- 

душно и забавно, что поневоле внушил хозяину доверие и симпатию. 

Обменявшись с ним молчаливыми взглядами, отшельник пошел в дальний 

конец хижины и открыл потайной чулан, доступ к которому скрыт был очень 

тщательно и даже довольно замысловато. Из глубины темного сундука, сто- 

явшего внутри чулана, он вытащил громадный запеченный в оловянном блюде 

пирог. Это кушанье он поставил на стол, и гость, не теряя времени, своим 

кинжалом разрезал корку, чтобы познакомиться с начинкой. 

- Как давно приходил сюда добрый сторож? - спросил рыцарь у хозяина, 

проглотив несколько кусков этого блюда. 

- Месяца два назад, - отвечал отшельник, не подумав. 

- Клянусь истинным богом, - сказал рыцарь, - в твоей хижине то и дело