взад и вперед. По временам он всплескивал руками и возводил глаза к по- 

толку, как человек, удрученный великим горем. 

- О Иаков, - восклицал он, - о вы, праведные праотцы всех двенадцати 

колен нашего племени! Я ли не выполнял всех заветов и малейших правил 

Моисеева закона, за что же на меня такая жестокая напасть? Пятьдесят це- 

хинов сразу вырваны у меня когтями тирана! 

- Мне показалось, отец, - сказала Ревекка, - что ты охотно отдал 

принцу Джону золото. 

- Охотно? Чтоб на него напала язва египетская! Ты говоришь - охотно? 

Так же охотно, как когда-то в Лионском заливе собственными руками швырял 

в море товары, чтобы облегчить корабль во время бури. Я одел тогда кипя- 

щие волны в свои лучшие шелка, умастил их пенистые гребни миррой и алоэ, 

украсил подводные пещеры золотыми и серебряными изделиями! То был час 

неизреченной скорби, хоть я и собственными руками приносил такую жертву! 

- Но эта жертва была угодна богу для спасения нашей жизни, - сказала 

Ревекка, - и разве с тех пор бог отцов наших не благословил твою торгов- 

лю, не приумножил твоих богатств? 

- Положим, что так, - отвечал Исаак, - а что, если тиран вздумает на- 

ложить на них свою руку, как он сделал сегодня, да еще заставит меня 

улыбаться, пока он будет меня грабить? О дочь моя, мы с тобой обездолен- 

ные скитальцы! Худшее зло для нашего племени в том и заключается, что, 

когда нас оскорбляют и грабят, все кругом только смеются, а мы обязаны 

глотать обиды и смиренно улыбаться! 

- Полно, отец, - воскликнула Ревекка, - и мы имеем некоторые преиму- 

щества! Правда, эти язычники жестоки и деспотичны, однако и они до неко- 

торой степени зависят от детей Сиона, которых преследуют и презирают. 

Если бы не наши богатства, они были бы не в состоянии ни содержать войс- 

ко во время войны, ни давать пиров после побед; а то золото, что мы им 

даем, с лихвою возвращается снова в наши же сундуки. Мы подобны той тра- 

ве, которая растет тем пышнее, чем больше ее топчут. Даже сегодняшний 

блестящий турнир не обошелся без помощи презираемого еврея и только по 

его милости мог состояться. 

- Дочь моя, - сказал Исаак, - ты затронула еще одну струну моей печа- 

ли! Тот добрый конь и богатые доспехи, что составляют весь чистый барыш 

моей сделки с Кирджат Джайрамом в Лестере, пропали. Да, пропали, погло- 

тив заработок целой недели, целых шести дней, от одной субботы до дру- 

гой! Впрочем, еще посмотрим, может быть это дело будет иметь лучший ко- 

нец. Он, кажется, в самом деле добрый юноша! 

- Но ведь ты, - возразила Ревекка, - наверное, не раскаиваешься в 

том, что отплатил этому рыцарю за его добрую услугу. 

- Это так, дочь моя, - сказал Исаак, - но у меня так же мало надежды 

на то, что даже лучший из христиан добровольно уплатит свой долг еврею, 

как и на то, что я своими глазами увижу стены и башни нового храма. 

Сказав это, он снова зашагал по комнате с недовольным видом, а Ревек- 

ка, понимая, что ее попытки утешить отца только заставляют его жало- 

ваться на новые и новые беды и усиливают мрачное настроение, решила воз- 

держаться от дальнейших замечаний. (Решение в высшей степени мудрое, и 

мы бы посоветовали всем утешителям и советчикам в подобных случаях сле- 

довать ее примеру.) 

Между тем совсем стемнело, и вошедший слуга поставил на стол две се- 

ребряные лампы, горящие фитили которых были погружены в благовонное мас- 

ло; другой слуга принес драгоценные вина и тончайшие яства и расставил 

их на небольшом столе из черного дерева, выложенном серебром. В то же 

время он доложил Исааку, что с ним желает поговорить назареянин (так ев- 

реи называли между собою христиан). Кто живет торговлей, тот обязан во 

всякое время отдавать себя в распоряжение каждого посетителя, желающего 

вести с ним дело. Исаак поспешно поставил на стол едва пригубленный ку- 

бок с греческим вином, сказал дочери: "Ревекка, опусти покрывало" - и 

приказал слуге позвать пришедшего. 

Едва Ревекка успела опустить на свое прекрасное лицо длинную фату из 

серебряной вуали, как дверь отворилась и вошел Гурт, закутанный в широ- 

кие складки своего норманского плаща. Наружность его скорее внушала по- 

дозрение, чем располагала к доверию, тем более что, входя, он не снял 

шапки, а еще ниже надвинул ее на хмурый лоб. 

- Ты ли Исаак из Йорка? - сказал Гурт по-саксонски. 

- Да, это я, - отвечал Исаак на том же наречии; ведя торговлю в Анг- 

лии, он свободно говорил на всех языках, употребительных в пределах Бри- 

тании. - А ты кто такой? 

- До этого тебе нет дела, - сказал Гурт. 

- Столько же, сколько и тебе до моего времени, - сказал Исаак. - Как 

же я стану с тобой разговаривать, если не буду знать, кто ты такой? 

- Очень просто, - отвечал Гурт, - платя деньги, я должен знать, тому 

ли лицу я плачу, а тебе, я думаю, совершенно все равно, из чьих рук ты 

их получишь. 

- О бог отцов моих! Ты принес мне деньги? Ну, это совсем другое дело. 

От кого же эти деньги? 

- От рыцаря Лишенного Наследства, - сказал Гурт. - Он вышел победите- 

лем на сегодняшнем турнире, а деньги шлет тебе за боевые доспехи, кото- 

рые, по твоей записке, доставил ему Кирджат Джайрам из Лестера. Лошадь 

уже стоит в твоей конюшне; теперь я хочу знать, сколько следует уплатить 

за доспехи. 

- Я говорил, что он добрый юноша! - воскликнул Исаак в порыве радост- 

ного волнения. - Стакан вина не повредит тебе, - прибавил он, подавая 

свинопасу бокал такого чудесного напитка, какого Гурт сроду еще не про- 

бовал. - А сколько же ты принес денег? 

- Пресвятая дева! - молвил Гурт, осушив стакан и ставя его на стол. - 

Вот ведь какое вино пьют эти нечестивцы, а истинному христианину прихо- 

дится глотать один только эль, да еще такой мутный и густой, что он не 

лучше свиного пойла! Сколько я денег принес? - продолжал он, прерывая 

свои нелюбезные замечания. - Да небольшую сумму, однако для тебя будет 

довольно. Подумай, Исаак, надо же и совесть иметь.