с ним. 

- Боюсь, - молвила Ровена, - то, что он увидит на родине, не сгонит с 

его чела мрачной тени... Благодарю, добрый пилигрим, за вести о друге 

моего детства. Девушки, - обратилась она к служанкам, - подайте этому 

святому человеку вечерний кубок. Пора дать ему покой, я не хочу его за- 

держивать долее. 

Одна из девушек принесла серебряный кубок горячего вина с пряностями, 

к которому Ровена едва прикоснулась губами, после чего его подали пилиг- 

риму. Он низко поклонился и отпил немного. 

- Прими милостыню, друг, - продолжала леди Ровена, подавая ему золо- 

тую монету. - Это - знак моего уважения к твоим тяжким трудам и к святы- 

ням, которые ты посетил. 

Пилигрим принял дар, еще раз низко поклонился и вслед за Эльгитой по- 

кинул комнату. 

В коридоре его ждал слуга Энвольд. Взяв факел из рук служанки, Эн- 

вольд поспешно и без всяких церемоний повел гостя в пристройку, где це- 

лый ряд чуланов служил для ночлега низшему разряду слуг и пришельцев 

простого звания. 

- Где тут ночует еврей? - спросил пилигрим. 

- Нечестивый пес проведет ночь рядом с вашим преподобием, - отвечал 

Энвольд. - Святой Дунстан, ну и придется же после него скоблить и чис- 

тить этот чулан, чтобы он стал пригодным для христианина! 

- А где спит Гурт, свинопас? - осведомился странник. 

- Гурт, - отвечал слуга, - спит в том чулане, что по правую руку от 

вас, а еврей - по левую, держитесь подальше от сына этого неверного пле- 

мени. Вам бы дали более почетное помещение, если бы вы приняли приглаше- 

ние Освальда. 

- Ничего, мне и здесь будет хорошо, - сказал пилигрим. 

С этими словами он вошел в отведенный ему чулан и, приняв факел из 

рук слуги, поблагодарил его и пожелал спокойной ночи. Притворив дверь 

своей кельи, он воткнул факел в деревянный подсвечник и окинул взглядом 

свою спальню, всю обстановку которой составляли грубо сколоченный дере- 

вянный стул и заменявший кровать плоский деревянный ящик, наполненный 

чистой соломой, поверх которой были разостланы две или три овечьи шкуры. 

Пилигрим потушил факел, не раздеваясь растянулся на этом грубом ложе 

и уснул или по крайней мере лежал неподвижно до тех пор, пока первые лу- 

чи восходящего солнца не заглянули в маленькое решетчатое окошко, сквозь 

которое и свет и свежий воздух проникали в его келью. Тогда он встал, 

прочитал утренние молитвы, поправил на себе одежду и, осторожно отворив 

дверь, вошел к еврею. 

Исаак тревожно спал на такой же точно постели, на какой провел ночь 

пилигрим. Все части одежды, которые снял накануне вечером, он навалил на 

себя или под себя, чтобы их не стащили во время сна. Лицо его выражало 

мучительное беспокойство; руки судорожно подергивались, как бы отбиваясь 

от страшного призрака; он бормотал и издавал какие-то восклицания на ев- 

рейском языке, перемешивая их с целыми фразами на местном наречии; среди 

них можно было разобрать следующие слова: "Ради бога Авраамова, пощадите 

несчастного старика! Я беден, у меня нет денег, можете заковать меня в 

цепи, разодрать на части, но я не могу исполнить ваше желание". 

Пилигрим не стал дожидаться пробуждения Исаака и слегка дотронулся до 

него концом своего посоха. Это прикосновение, вероятно, связалось в соз- 

нании спящего с его сном: старик вскочил, волосы его поднялись дыбом, 

острый взгляд черных глаз впился в стоявшего перед ним странника, выра- 

жая дикий испуг и изумление, пальцы судорожно вцепились в одежду, словно 

когти коршуна. 

- Не бойся меня, Исаак, - сказал пилигрим, - я пришел к тебе как 

друг. 

- Награди вас бог Израиля, - сказал еврей, немного успокоившись. - 

Мне приснилось... Но будь благословен праотец Авраам - то был сон. 

Потом, очнувшись, он спросил обычным своим голосом: 

- А что же угодно вашей милости от бедного еврея в такой ранний час? 

- Я хотел тебе сказать, - отвечал пилигрим, что, если ты сию же мину- 

ту не уйдешь из этого дома и не постараешься отъехать как можно дальше и 

как можно скорее, с тобой может приключиться в пути большая беда. 

- Святой отец, - воскликнул Исаак, - да кто захочет напасть на такого 

ничтожного бедняка, как я? 

- Это тебе виднее, - сказал пилигрим, - но знай, что, когда рыцарь 

Храма вчера вечером проходил через зал, он обратился к своим мусульманс- 

ким невольникам на сарацинском языке, который я хорошо знаю, и приказал 

им сегодня поутру следить за тем, куда поедет еврей, схватить его, когда 

он подальше отъедет от здешней усадьбы, и отвести в замок Филиппа де 

Мальвуазена или Реджинальда Фрон де Бефа. 

Невозможно описать ужас, овладевший евреем при этом известии; каза- 

лось, он сразу потерял всякое самообладание. Каждый мускул, каждый нерв 

ослабли, руки повисли, голова поникла на грудь, ноги подкосились, и он 

рухнул к ногам пилигрима, как бы раздавленный неведомыми силами; это был 

не человек, поникший в мольбе о сострадании, а скорее безжизненное тело. 

- Бог Авраама! - воскликнул он. Не подымая седой головы с полу, он 

сложил свои морщинистые руки и воздел их вверх. - О Моисей! О блаженный 

Аарон! Этот сон приснился мне недаром, и видение посетило меня не нап- 

расно! Я уже чувствую, как они клещами тянут из меня жилы. Чувствую зуб- 

чатые колеса по всему телу, как те острые пилы, бороны и секиры желез- 

ные, что полосовали жителей Раббы и чад Аммоновых. 

- Встань, Исаак, и выслушай, что я тебе скажу, - с состраданием, но 

не без презрения сказал пилигрим, глядя на его муки. - Мне понятен твой 

страх: принцы и дворяне безжалостно расправляются с твоими собратьями, 

когда хотят выжать из них деньги. Но встань, я тебя научу, как изба- 

виться от беды. Уходи из этого дома сию же минуту, пока не проснулись 

слуги, - они крепко спят после вчерашней попойки. 

Я провожу тебя тайными тропинками через лес, который мне так же хоро- 

шо известен, как и любому из лесных сторожей. Я тебя не покину, пока не