греческий огонь, сжигает все, до чего ни коснется. 

Два часа просидели судьи перед ристалищем, тщетно ожидая появления 

заступника. 

- Да оно и понятно, - говорил отшельник Тук, - потому что она еврей- 

ка. Клянусь моим орденом, жалко, право, что такая молодая и красивая де- 

вушка погибнет из-за того, что некому за нее подраться. Будь она хоть 

десять раз колдунья, да только христианской веры, моя дубинка отзвонила 

бы полдень на стальном шлеме свирепого храмовника. 

Общее мнение склонялось к тому, что никто не вступится за еврейку, да 

еще обвиняемую в колдовстве, и рыцари, подстрекаемые Мальвуазеном, нача- 

ли перешептываться, что пора бы объявить залог Ревекки проигранным. Но в 

эту минуту на поле показался рыцарь, скакавший во весь опор по направле- 

нию к арене... Сотни голосов закричали: "Заступник, заступник!" - и, 

невзирая на суеверный страх перед колдуньей, толпа громкими кликами при- 

ветствовала въезд рыцаря в ограду ристалища. Но, увидев его вблизи, зри- 

тели были разочарованы. Лошадь его, проскакавшая многие мили во весь 

дух, казалось, падала от усталости, да и сам всадник, так отважно прим- 

чавшийся на арену, еле держался в седле от слабости, или от усталости, 

или от того и другого. 

На требование герольда объявить свое имя, звание и цель своего прибы- 

тия рыцарь ответил смело и с готовностью: 

- Я, добрый рыцарь дворянского рода, приехал оправдать мечом и копьем 

девицу Ревекку, дочь Исаака из Йорка, доказать, что приговор, против нее 

произнесенный, несправедлив и лишен основания, объявить сэра Бриана де 

Буагильбера предателем, убийцей и лжецом, в подтверждение чего готов 

сразиться с ним на сем ристалище и победить с помощью божьей, заступни- 

чеством богоматери и святого Георгия. 

- Прежде всего, - сказал Мальвуазен, - приезжий обязан доказать, что 

он настоящий рыцарь и почетной фамилии. Наш орден не дозволяет своим за- 

щитникам выступать против безымянных людей. 

- Мое имя, - сказал рыцарь, открывая забрало своего шлема, - более 

известно, чем твое, Мальвуазен, да и род мой постарше твоего. Я Уилфред 

Айвенго. 

- Я сейчас не стану с тобой драться, - сказал храмовник глухим, изме- 

нившимся голосом. - Залечи сперва свои раны, достань лучшего коня, и 

тогда, быть может, я сочту достойным себя выбить из твоей головы этот 

дух ребяческого удальства. 

- Вот как, надменный храмовник, - сказал Айвенго, - ты уже забыл, что 

дважды был сражен моим копьем? Вспомни ристалище в Акре, вспомни турнир 

в Ашби! Припомни, как ты похвалялся в столовом зале Ротервуда и выложил 

свою золотую цепь против моего креста с мощами в залог того, что будешь 

драться с Уилфредом Айвенго ради восстановления твоей потерянной чести. 

Клянусь моим крестом и святыней, что хранится в нем, если ты сию же ми- 

нуту не сразишься со мной, я тебя обесславлю, как труса, при всех дворах 

Европы и в каждой прецептории твоего ордена! 

Буагильбер в нерешительности взглянул на Ревекку, потом с яростью 

воскликнул, обращаясь к Айвенго: 

- Саксонский пес, бери свое копье и готовься к смерти, которую сам на 

себя накликал! 

- Дозволяет ли мне гроссмейстер участвовать в сем поединке? - сказал 

Айвенго. 

- Не могу оспаривать твои права, - сказал гроссмейстер, - только 

спроси девицу, желает ли она признать тебя своим заступником. Желал бы и 

я, чтобы ты был в состоянии, более подходящем для сражения. Хотя ты 

всегда был врагом нашего ордена, я все-таки хотел бы обойтись с тобой 

честно. 

- Нет, пусть будет так, как есть, - сказал Айвенго, - ведь это - суд 

божий, его милости я и поручаю себя... Ревекка, - продолжал он, подъехав 

к месту, где она сидела, - признаешь ли ты меня своим заступником? 

- Признаю, - отвечала она с таким волнением, какого не возбуждал в 

ней и страх смерти. - Признаю, что ты защитник, посланный мне провидени- 

ем. Однако ж, нет, нет! Твои раны еще не зажили. Не бейся с этим надмен- 

ным человеком. Зачем же и тебе погибать? 

Но Айвенго уж поскакал на свое место, опустил забрало и взялся за 

копье. То же сделал и Буагильбер. Его оруженосец, застегивая забрало 

шлема у храмовника, заметил, что лицо Буагильбера, которое все утро ос- 

тавалось пепельно-бледным, несмотря на множество разных страстей, обуре- 

вавших его, теперь вдруг покрылось багровым румянцем. 

Когда оба бойца встали на места, герольд громким голосом трижды про- 

возгласил: 

- Исполняйте свой долг, доблестные рыцари! После третьего раза он 

отошел к ограде и еще раз провозгласил, чтобы никто, под страхом немед- 

ленной смерти, не дерзнул ни словом, ни движением препятствовать или 

вмешиваться в этот честный поединок. Гроссмейстер, все время державший в 

руке перчатку Ревекки, наконец бросил ее на ристалище и произнес роковое 

слово: 

- Начинайте! Зазвучали трубы, и рыцари понеслись друг на друга во 

весь опор. Как все и ожидали, измученная лошадь Айвенго и сам ослабевший 

всадник упали, не выдержав удара меткого копья храмовника и напора его 

могучего коня. Все предвидели такой исход состязания. Но несмотря на то, 

что копье Уилфреда едва коснулось щита его противника, к общему удивле- 

нию всех присутствующих, Буагильбер покачнулся в седле, потерял стремена 

и упал на арену. 

Айвенго высвободил ногу из-под лошади и быстро поднялся, стремясь по- 

пытать счастья с мечом в руках. Но противник его не вставал. Айвенго 

наступил ногой ему на грудь, приставил конец меча к его горлу и велел 

ему сдаваться, угрожая иначе немедленной смертью. Буагильбер не отвечал. 

- Не убивай его, сэр рыцарь! - воскликнул гроссмейстер. - Дай ему ис- 

поведаться и получить отпущение грехов, не губи и душу и тело. Мы приз- 

наем его побежденным. 

Гроссмейстер сам сошел на ристалище и приказал снять шлем с побежден- 

ного рыцаря. Его глаза были закрыты, и лицо пылало все тем же багровым 

румянцем. Пока они с удивлением смотрели на него, глаза его раскрылись,