- Буагильбер, - отвечала еврейка, - ты не знаешь женского сердца или 

видел только таких женщин, которые утратили лучшие женские достоинства. 

Могу тебя уверить, гордый рыцарь, что ни в одном из самых страшных сра- 

жений не обнаруживал ты такого мужества, какое проявляет женщина, когда 

долг или привязанность призывает ее к страданию. Я сама женщина, изне- 

женная воспитанием, от природы робкая и с трудом переносящая телесные 

страдания; но когда мы с тобой явимся на роковое ристалище, ты - сра- 

жаться, а я - на казнь, я твердо уверена, что моя отвага будет много вы- 

ше твоей... Прощай, я не хочу больше терять слов с тобою. То время, ко- 

торое осталось дочери Израиля провести на земле, нужно употребить иначе: 

она должна обратиться к утешителю, который отвратил лицо свое от ее на- 

рода, но никогда не бывает глух к воплям человека, искренне взывающего к 

нему. 

- Значит, мы расстаемся, - проговорил храмовник после минутного мол- 

чания. - И зачем бог допустил нас встретиться в этом мире! Почему ты не 

родилась от благородных родителей и в христианской вере! Клянусь небеса- 

ми, когда я смотрю на тебя и думаю, где и когда я тебя снова увижу, я 

начинаю жалеть, что не принадлежу к твоему отверженному племени. Пускай 

бы рука моя рылась в сундуках с декелями, не ведая ни копья, ни щита, 

гнул бы я спину перед мелкой знатью и наводил бы страх на одних лишь 

должников!.. Вот до чего я дошел, Ревекка, вот чего бы желал, чтобы 

только быть ближе к тебе в жизни, чтобы избавиться от той страшной роли, 

какую должен сыграть в твоей смерти. 

- Ты говоришь о евреях, какими сделали их преследования людей, тебе 

подобных, - сказала Ревекка. - Гнев божий изгнал евреев от отечества, но 

трудолюбие открыло им единственный путь к власти и могуществу, и на этом 

одном пути им не поставили преград. Почитай древнюю историю израильского 

народа и скажи: разве те люди, через которых Иегова творил такие чудеса 

среди народов, были торгаши и ростовщики? Знай же, гордый рыцарь, что 

среди нас немало есть знатных имен, по сравнению с которыми ваши хвале- 

ные дворянские фамилии - все равно что тыква перед кедром. У нас есть 

семья, родословное древо которых восходит к тем временам, когда в громе 

и молнии являлось божество, окруженное херувимами... Эти семьи получали 

свой высокий сан не от земных владык, а от Голоса, повелевавшего их 

предкам приблизиться к богу и властвовать над остальными. Таковы были 

князья из дома Иакова! 

Щеки Ревекки загорелись румянцем, пока она говорила о древней славе 

своего племени, но снова побледнели, когда она добавила со вздохом: 

- Да, таковы были князья иудейские, ныне исчезнувшие. Слава их попра- 

на, как скошенная трава, и смешана с дорожной грязью. Но есть еще потом- 

ки великого рода, есть и такие, что не посрамят своего высокого проис- 

хождения, и в числе их будет дочь Исаака, сына Адоникама. Прощай! Я не 

завидую почестям, добытым ценою крови человеческой, не завидую твоему 

варварскому роду северных язычников, не завидую и вере твоей, которая у 

тебя на языке, но которой нет ни в твоем сердце, ни в поступках. 

- Я околдован, клянусь небесами! - сказал Буагильбер. - Мне начинает 

казаться, что выживший из ума скелет был прав, я не в силах расстаться с 

тобой, точно меня удерживает какая-то сверхъестественная сила. Прекрас- 

ное создание! - продолжал он, подходя к ней ближе, но с великим почтени- 

ем. - Так молода, так хороша, так бесстрашна перед лицом смерти! И обре- 

чена умереть в позоре и в мучениях. Кто может не плакать над тобой? 

Двадцать лет слезы не наполняли мои глаза, а теперь я плачу, глядя на 

тебя. Но этому суждено свершиться, ничто не спасет тебя. Мы с тобой оба 

- слепые орудия судьбы, неудержимо влекущие нас по предназначенному пу- 

ти, как два корабля, которые несутся по бурным волнам, а бешеный ветер 

сталкивает их между собой на общую погибель. Прости меня, и расстанемся 

как друзья. Тщетно старался я поколебать твою решимость, но и сам оста- 

юсь тверд и непреклонен, как сама несокрушимая судьба. 

- Люди нередко сваливают на судьбу последствия своих собственных буй- 

ных страстей, - сказала Ревекка. - Но я прощаю тебя, Буагильбер, тебя, 

виновника моей безвременной смерти. У тебя сильная душа; иногда в ней 

вспыхивают благородные и великие порывы. Но она - как запущенный сад, 

принадлежащий нерадивому хозяину: сорные травы разрослись в ней и заглу- 

шили здоровые ростки. 

- Да, Ревекка, - сказал храмовник, - я именно таков, как ты говоришь: 

неукротимый, своевольный и гордый тем, что среди толпы пустоголовых 

глупцов и ловких ханжей я сохранил силу духа, возвышающую меня над ними. 

Я с юности приучался к воинским подвигам, стремился к высоким целям и 

преследовал их упорно и непоколебимо. Таким я и останусь: гордым, неп- 

реклонным, неизменным. Мир увидит это, я покажу ему себя; но ты прощаешь 

меня, Ревекка? 

- Так искренне, как только может жертва простить своему палачу. 

- Прощай, - сказал храмовник и вышел из комнаты. 

Прецептор Альберт Мальвуазен с нетерпением ожидал в соседнем зале 

возвращения Буагильбера. 

- Как ты замешкался! - сказал Альберт. - Я был вне себя от беспо- 

койства. Что, если бы гроссмейстер или Конрад, его шпион, вздумали зайти 

сюда? Дорого бы я поплатился за свое снисхождение!.. Но что с тобою, 

брат? Ты еле держишься на ногах, и лицо твое мрачно, как ночь. Здоров ли 

ты, Буагильбер? 

- Здоров, - отвечал храмовник, - здоров, как несчастный, который зна- 

ет, что через час его казнят. Да нет, впрочем, - вдвое хуже, потому что 

иные из приговоренных к смерти расстаются с жизнью, как с изношенной 

одеждой. Клянусь небесами, Мальвуазен, эта девушка превратила меня в 

тряпку! Я почти решился идти к гроссмейстеру, бросить ему в лицо отрече- 

ние от ордена и отказаться от жестокости, которую навязал мне этот ти- 

ран. 

- Ты с ума сошел! - сказал Мальвуазен. - Таким поступком ты погубишь