чтобы приготовиться к нему. 

- Я вижу, Ревекка, - сказал Буагильбер, - что ты продолжаешь считать 

меня виновником тех страданий, от которых я хотел бы тебя избавить. 

- Сэр рыцарь, я не желаю попрекать тебя. Но разве не твоей страсти я 

обязана своей ужасной участью? 

- Ты заблуждаешься. Это неправда, - поспешно возразил храмовник. - Ты 

приписываешь мне то, чего я не мог предвидеть и что случилось помимо мо- 

ей воли. Мог ли я предугадать неожиданный приезд сюда этого полоумного 

старика, который благодаря нескольким вспышкам безумной отваги и благо- 

говению глупцов перед его бессмысленными самоистязаниями возвеличен пре- 

выше своих заслуг, а теперь он царит над здравым смыслом, надо мной и 

над сотнями членов нашего ордена, которые и думают и чувствуют как люди, 

свободные от тех нелепых предрассудков, которые являются основанием для 

его суждений и поступков. 

- Однако, - сказала Ревекка, - и ты был в числе судей; и хотя ты 

знал, что я невиновна, ты не протестовал против моего осуждения и даже, 

насколько я понимаю, сам выступишь на поединке суда божьего, чтобы дока- 

зать мою преступность и подтвердить приговор. 

- Терпение, Ревекка! - сказал храмовник. - Ни один народ не умеет по- 

коряться времени так, как твой, и, покоряясь ему, вести свою ладью, ис- 

пользуя даже противные ветры. 

- В недобрый час научился Израиль такому печальному искусству, - мол- 

вила Ревекка. - Но человеческое сердце под влиянием несчастий делается 

покорным, как твердая сталь под действием огня, а тот, кто перестал быть 

свободным гражданином родной страны, поневоле должен гнуть шею перед 

иноземцами. Таково проклятие, тяготеющее над нами, сэр рыцарь, заслужен- 

ное нашими прегрешениями и грехами отцов наших. Но вы, вы, кто превозно- 

сит свою свободу как право первородства, насколько же глубже ваш позор, 

когда вопреки вашим собственным убеждениям, вы унижаетесь до потворства 

предрассудкам других людей. 

- В твоих словах есть горькая правда, Ревекка, - сказал Буагильбер, в 

волнении шагая взад и вперед по комнате, - но я пришел не за тем, чтобы 

обмениваться с тобой упреками. Знай, что Буагильбер никому в мире не ус- 

тупает, хотя, смотря по обстоятельствам, иногда меняет свои планы. Воля 

его подобна горному потоку: если на пути его встречается утес, он может 

на некоторое время уклониться от прямого пути в своем течении, но непре- 

менно пробьется вперед и найдет дорогу к океану. Ты помнишь обрывок пер- 

гамента, на котором был написан совет потребовать защитника? Как ты ду- 

маешь, кто это написал, если не Буагильбер? В ком ином могла ты пробу- 

дить такое участие? 

- Короткая отсрочка смертной казни, и ничего больше, - отвечала Ре- 

векка. - Не много пользы мне от этого; и неужели ничего другого ты не 

мог сделать для той, на голову которой обрушил столько горя и наконец 

привел на край могилы? 

- Нет, это далеко не все, что я намерен был сделать для тебя, - ска- 

зал Буагильбер. - Если бы не проклятое вмешательство того старого изуве- 

ра и глупца Гудольрика (он, будучи рыцарем Храма, все-таки притворяется, 

будто думает и рассуждает так же, как все), роль бойца за честь ордена 

поручили бы не прецептору, а одному из рядовых рыцарей. Тогда бы я сам 

при первом призыве боевой трубы явился на ристалище - конечно, под видом 

странствующего рыцаря, искателя приключений - и с оружием в руках 

объявил бы себя твоим заступником. И если бы Бомануар выставил против 

меня не одного, а двоих или троих из присутствующих братьев, не сомнева- 

юсь, что я каждого поочередно вышиб бы из седла одним и тем же копьем. 

Вот как я намерен был поступить, Ревекка. Я отстоял бы твою невиновность 

и от тебя самой надеялся бы получить награду за свою победу. 

- Все это пустая похвальба, сэр рыцарь, - сказала Ревекка, - ты хвас- 

таешься тем, что мог бы совершить; однако ты счел более удобным действо- 

вать совсем по-иному. Ты принял мою перчатку. Значит, мой защитник - ес- 

ли только для такого одинокого существа, как я, найдется защитник, - 

явившись на ристалище, должен будет сразиться с тобой. А ты все еще 

представляешься моим другом и покровителем. 

- Я и хочу быть твоим другом и покровителем, - отвечал храмовник, - 

но подумай, чем я при этом рискую или, лучше сказать, какому бесславию 

неминуемо подвергнусь. Так не осуждай же меня, если я поставлю некоторые 

условия, прежде чем ради твоего спасения пожертвую всем, что для меня 

было дорого. 

- Говори, - сказала Ревекка, - я не понимаю тебя. 

- Ну хорошо, - сказал Буагильбер, - я буду говорить все, как не гово- 

рит даже грешник, пришедший на исповедь к своему духовному отцу. Если я 

не явлюсь на ристалище, Ревекка, я лишусь своего сана и доброго имени - 

потеряю все, чем дышал до сих пор - уважение моих товарищей и надежду 

унаследовать то могущество, ту власть, которой теперь владеет старый 

изувер Лука де Бомануар и которой я воспользовался бы иначе. Таков будет 

мой удел, если я не явлюсь сразиться с твоим заступником. Черт бы побрал 

этого Гудольрика, устроившего мне такую дьявольскую западню! И да будет 

проклят Альберт Мальвуазен, остановивший меня, когда я хотел бросить 

твою перчатку в лицо выжившему из ума изуверу, который мог поверить не- 

лепой клевете на существо, столь возвышенное и прекрасное, как ту. 

- К чему теперь все эти напыщенные речи в льстивые слова! - сказала 

Ревекка. - Тебе предстоял выбор: пролить кровь неповинной женщины или 

рискнуть своими земными выгодами и надеждами. Зачем ты все это говоришь 

- твой выбор сделан. 

- Нет, Ревекка, - сказал рыцарь более мягким голосом, подойдя к ней 

поближе, - мой выбор еще не сделан. Нет. И знай - тебе самой предстоит 

сделать выбор. Если я появлюсь на ристалище, я обязан поддержать свою 

честь и боевую славу. И тогда, будет ли у тебя защитник или не будет, - 

все равно ты умрешь на костре, привязанная к столбу, ибо не родился еще 

тот рыцарь, который был бы мне равен в бою или одолел меня, разве только