Спартак поднялся во весь рост и тихим голосом спросил: 

- А мои товарищи? 

- Они должны разойтись: рабы должны вернуться в свои казармы, гладиаторы - в свои школы. 

- И... - сказал, медленно отчеканивая слова, Спартак - и.., все кончено?.. 

- Сенат все забудет и простит. 

- Великое спасибо!.. - воскликнул с иронической усмешкой вождь гладиаторов. - Как он добр, как милостив, как благороден Сенат! 

- А что же? - сказал надменно Руф Ралла. - Сенат должен был бы приказать распять всех этих взбунтовавшихся рабов, а он вместо этого их прощает, - разве этого недостаточно? 

- О!.. Даже слишком!.. Сенат прощает вооруженного врага, и притом победоносного!.. Поистине беспримерное великодушие. 

Он на мгновение замолчал, а потом с горечью произнес: 

- Я отдал целых восемь лет моей жизни, все силы моего ума, всю страсть моего сердца на справедливое, святое, благородное дело, бесстрашно преодолел препятствия, призвал к оружию шестьдесят тысяч товарищей по несчастью и привел их к победе только для того, чтобы в одно прекрасное утро сказать им: "То, что вы считали победами, - поражения, свободы завоевать мы не в состоянии, вернитесь к вашим господам и дайте снова заковать ваши руки в прежние цепи". А если гладиаторы не пожелают разойтись, несмотря на мои внушения и советы?.. 

- Тогда... - медленно и нерешительно сказал римский патриций, опустив голову и теребя руками край тоги, - тогда.., такому опытному полководцу, как ты.., ведь ты в конце концов действовал бы только для блага этих несчастных.., не может не представиться.., всегда представится способ повести войско.., в трудное место... 

- Где консул Марк Теренций Варрон Лукулл, - сказал Спартак, побледнев, с глазами сверкающими гневом и ненавистью, - будет ждать его со своими легионами, окружит его, и сдача, уже неизбежная, произойдет без шума. А консул может даже приписать себе честь легкой победы. Не правда ли? 

Римлянин еще ниже опустил голову и молчал. 

- Разве не правда? - закричал Спартак громовым голосом, который привел в содрогание Руфа Раллу. 

Последний поднял глаза на Спартака, но таким гневом пылало лицо гладиатора, что римлянин невольно отступил на шаг. 

- Ах, клянусь всеми богами Олимпа! - сказал фракиец гордым и грозным тоном. - Благодари богов, твоих покровителей, что презренный и ничтожный гладиатор умеет уважать международное право. Ты пришел сюда в качестве посла, и гнев, овладевший мною, не может затемнить мой рассудок до того, чтобы я забыл это. Подлый и коварный, как твой Сенат, как твой народ, ты пришел предложить мне предательство. Ты пришел играть на самых нежных струнах моей души!.. Ты старался подкупить любящего человека и отца для того, чтобы обманом добиться победы там, где не можешь одержать ее силой оружия!.. 

- Эй, варвар! - воскликнул с негодованием Руф Ралла, отступив на два шага и устремив на лицо Спартака пылающий взор. - Кажется, ты забываешь, с кем говоришь! 

- Нет, консул римский, Марк Теренций Варрон Лукулл, это ты забыл, где ты находишься и с кем говоришь! Бессовестный! Презренный! Ты думал, что я тебя не узнаю?.. Ты пришел сюда под ложным именем и украдкой, чтобы попытаться подкупить мое сердце, которое ты мерил на свой образец. Негодяй! Уходи.., возвращайся в Рим... Собери новые легионы и приходи помериться со мной в честном бою. Тогда, если у тебя хватит духу стать со мной лицом к лицу, как ты стоишь сейчас, я тебе дам ответ, достойный твоих гнусных предложений. 

- Так неужели ты надеешься, жалкий безумец, - сказал с нескрываемым презрением консул Варрон Лукулл, - что ты в состоянии еще долго держаться против наших легионов? Неужели ты льстишь себя надеждой одержать окончательную победу над могущественным Римом?.. 

- Я надеюсь увести эту массу несчастных рабов из Италии, и там, в наших странах, подниму против вас негодование всех угнетенных народов и положу конец вашему гнусному и беззаконному господству. 

И повелительным жестом правой руки он приказал консулу удалиться. 

Уходя, Варрон Лукулл сказал: 

- Мы увидимся на поле сражения. 

- Да позволят это боги. Но я этому не верю. 

Лукулл уже уходил с претория, когда Спартак окликнул его: 

- Послушай, римский консул... Я знаю, что немногие мои солдаты, попавшие к вам в плен, были распяты, и вижу, что по отношению к нам, гладиаторам, вы, римляне, не признаете международного права. Поэтому предупреждаю тебя что если в течение двадцати дней я не получу награды, в мой лагерь, оружие и доспехи, которых я требую, четыре тысячи ваших солдат, взятых мною в плен при Фунди, будут тоже распяты. 

- Как?.. Ты осмелишься?.. - воскликнул консул, побледнев от гнева. 

- Все дозволено с такими людьми, для которых нет ничего святого и которые ничего не уважают... С вами - позор за позор, убийство за убийство, резня за резню... Иди!.. 

И он снова приказал консулу удалиться. 

Оставшись один, фракиец долго ходил взад я вперед перед своей палаткой, погруженный в мрачные и печальные размышления. 

Затем он велел позвать Крикса, Граника и Эномая и сообщил о предложениях консула Теренция Варрона Лукулла, за исключением тех, которые касались сокровенных тайн его любви к Валерии. 

Три начальника горячо одобрили благородное поведение Спартака и были тронуты его великодушным самопожертвованием: они ушли от него, переполненные еще большей любовью к своему доблестному другу и верховному вождю. 

Спартак вошел в свою палатку, когда уже настала ночь. Он снял панцирь, оружие и бросился на свое ложе. Долго он ворочался с боку на бок и уснул очень поздно, забыв погасить терракотовую лампу. 

Он спал уже около двух часов, сжимая рукой медальон Валерии, который всегда носил на шее, как вдруг был разбужен долгим и горячим поцелуем в губы. Он проснулся, сел на постели и воскликнул: