Последовала оживленная и беспорядочная беседа, в которой приняли участие все собравшиеся здесь гладиаторы, представлявшие верховный штаб Союза угнетенных. 

Обменявшись между собою предостережениями, словами ободрения и надежды, братскими приветами, гладиаторы стали расходиться. Все, оживленно беседуя, пошли в ту сторону, где находился Метробий, но Спартак, окликнув их, сказал: 

- Братья, не все в одну сторону! Идите по двое или по трое и на расстоянии пятисот - шестисот шагов друг от друга. Возвращайтесь в город одни через Цестиев мост, другие - через Сублицийский, третьи - через Эмилиев. 

И в то время как гладиаторы, повинуясь полученному приказу, уходили из леса разными дорогами, Спартак, проходя мимо дерева, у которого притаился дрожавший Метробий, сказал Криксу, сжимая его правую руку своей правой рукой: 

- С тобой мы увидимся позже, в полночь, у Лутации Одноглазой, и ты мне тогда скажешь, можно ли будет рассчитывать на прибытие в течение пяти дней обещанного груза оружия. 

- Я как раз иду повидаться с погонщиком мулов, который обещал мне переправить возможно скорее этот груз. 

- Э! - воскликнул презрительно Эномай. - К чему нам эти доспехи? Наша клятва, наши мечи, наша храбрость - вот наши доспехи. 

Крикс удалился, направляясь быстрым шагом к Цестиеву мосту; Спартак, Эномай и Арторикс повернули к Сублицийскому. 

"Вот так штука! - думал между тем Метробий, делаясь все храбрее по мере того, как удалялись гладиаторы. - Вот так штука.. Какая буря собирается над республикой! Двадцать тысяч вооруженных гладиаторов... Этого вполне достаточно, чтобы вспыхнула вторая война рабов, как это было в Сицилии... И еще хуже.., так как этот Спартак силою духа и предприимчивостью много выше Эвна, сирийского раба, командовавшего сицилийскими рабами... Да, само провидение привело меня в этот лес... Всемогущие боги, очевидно, выбрали меня своим орудием, чтобы спасти республику от гибели... Именно так... Разве не пригодились когда-то гуси для такого же дела?.. Почему же я не гожусь? Тьфу! И придут же в голову такие сравнения с пьяных глаз!" 

И Метробий, очень обиженный тем выводом, к которому его привело это сопоставление, поднялся с земли и сделал несколько нерешительных шагов по лесу, чтобы удостовериться, все ли гладиаторы действительно ушли и не остался ли кто-нибудь из них сторожить это место. 

Тут же он вспомнил о Цезаре, ожидавшем его к ужину к часу сумерек; уже приближался час полуночи. Метробий был огорчен, но сейчас же подумал, что как только ему можно будет безопасно выйти из рощи богини Фуррины, он поспешит к Цезарю и расскажет ему эту огромной важности тайну. Раскрытие такого заговора, подумал комедиант, заставит Цезаря простить ему опоздание Убедившись, что все гладиаторы удалилась, Метробий вышел из рощи и быстрым шагом направился к Цестиеву мосту, рассуждая про себя, что не будь он пьян, он наверное не попал бы в лес Фуррины в час собрания гладиаторов, что поэтому он должен благословлять и выпивку и свою привычку напиваться; даже то самое велитернское из таверны Ускулапа, которое он только что проклинал, казалось ему теперь божественным. 

Рассуждая таким образом, он пришел к дому Цезаря и, войдя, приказал передать ему, что просит его сейчас же придти в библиотеку, чтобы сообщить необыкновенно важный факт, от которого, быть может, зависят судьбы Рима. 

Сперва Цезарь не придал никакого значения словам Метробия, которого он считал пьяницей и пустомелей, но подумав, решил все-таки выслушать его. Извинившись перед гостями, он прошел в библиотеку, где Метробий в кратких и взволнованных словах рассказал ему о заговоре гладиаторов. 

Это показалось Цезарю странным. Он забросал комедианта вопросами, чтобы удостовериться в том, не было ли рассказанное происшествие галлюцинацией пьяного человека; но убедившись в противном, нахмурил брови и стоял несколько мгновений, погруженный в глубокое раздумье. Затем, встрепенувшись, как человек принявший решение, он сказал Метробию с улыбкой недоверия: 

- Признайся, что от твоего рассказа за милю несет сказкой, а сказка, мне кажется, сложилась от чрезмерных возлияний велитернского в таверне Эскулапа. 

- Что мне не в меру нравится велитернское, особенно, когда оно хорошее, о божественный Юлий, - сказал Метробий, - я не буду отрицать, и что сегодня вечером голова у меня была не в порядке, оспаривать тоже не буду. Но что касается слов, слышанных мною в, лесу Фуррины, то могу поклясться, что я слышал их точно, одно за другим так, как я их тебе передал, ибо к этому времени хороший сон и свежий воздух Яникульского холма совсем привели меня в себя. Так неужели ты захочешь оставить республику в такой серьезной опасности и не предупредишь консулов и Сенат? 

Цезарь стоял с опущенной головой, все еще задумавшись. 

- Каждый миг увеличивает серьезность положения. 

А Цезарь молчал. 

Замолчал и Метробий, хотя по его позе и судорожным движениям было видно, что его волнует "патриотическое" нетерпение. Через минуту он спросил: 

- Ну, так как же?.. 

Цезарь поднял голову и ответил: 

- О том, действительно ли нашему отечеству угрожает серьезная опасность, я хотел бы судить сам, Метробий! 

- О, божественный Юлий!.. Тебе, если ты пожелаешь, я охотно уступлю заслугу открытия этого заговора, гак как я знаю и твердо верю, что Кай Юлий Цезарь по величию своей души всегда сумеет доказать свою признательность.