Позади жрецов шел Сенат, всадники, наиболее знатные патрицианки и горожанки и бесчисленная толпа граждан, а за ними слуги и рабы покойного. Последние вели его боевого коня, его собак и других животных, которых предстояло принести в жертву во время сожжения трупа. 

В конце шествовали легионы, сражавшиеся под начальством Суллы и представлявшие внушительное и хорошо дисциплинированное войско Шествие проследовало в Форум, где в курии, прямо против ростры был поставлен саркофаг Суллы. 

Здесь ораторы говорили надгробные речи; эти речи сопровождались плачем и причитаниями всех, кто принадлежал к партии олигархии. Затем в прежнем же порядке кортеж двинулся дальше, по направлению к Марсову Полю. 

Там все было уже приготовлено для погребальной церемонии; носилки были опущены рядом с костром, и Валерия, приблизившись к трупу, закрыла ему глаза, как следовало по обычаю и, вложив ему в рот медную монету, которая должна была служить умершему для уплаты Харону за переезд через волны Ахерона, поцеловала в губы и произнесла: "Прощай! И мы все в порядке, природой нам предопределенном, последуем за тобой". 

Тогда все музыканты заиграли похоронные мелодии, под звуки которых виктимарии зарезали очень много жертвенных животных. Кровь их, смешанная с молоком, медом и вином, была разбрызгана кругом по земле. Затем ближайшие из этой огромной толпы стали кидать в костер мази, масла, духи и ароматные вещества, бесчисленное количество венков из цветов и лавра, так что ими был засыпан не только весь костер, но и все пространство кругом. 

В это же время гладиаторы школы, принадлежавшей Сулле, за исключением Арторикса, которому по просьбе Спартака Валерия приказала остаться в Кумах, начали сражаться около костра и через короткое время все были мертвы, так как в погребальных боях не полагалось дарить жизнь никому из этих несчастных. 

Когда эти обряды закончились, Помпей Великий взял факел из рук либитинария, который, по обычаю, должен был поджечь костер, и чтобы воздать больше почестей умершему другу, поднес сам огонь к куче горючего материала, наверху которого покоились останки Суллы. 

Оглушительные рукоплескания раздались по всему огромному полю при этом знаке уважения к покойному со стороны молодого триумфатора Африки, в один момент вспыхнуло пламя, быстро разрослось и тысячью извивающихся языков окутало костер среди облаков густого и благоуханного дыма. 

Через полчаса от тела того, кто столько лет заставлял дрожать Рим и Италию и своей славой наполнил весь мир, осталось немного костей и пепла, тщательно собранного плакальщицами в бронзовую урну с богатейшими чеканными украшениями из серебра и великолепными золотыми инкрустациями. 

Урна была поставлена в храме, выстроенном за несколько лет до этого по приказу Суллы на том месте, где он одержал победу над сторонниками Мария. Храм этот он посвятил Геркулесу Победителю. Из храма урну перенесли впоследствии в роскошную гробницу, построенную на государственный счет на том месте Марсова Поля, где был костер. 

Спартак, как ланиста состоявший на службе у Суллы, должен был тоже надеть тунику и плащ темного цвета, участвовать в шествии и присутствовать, едва сдерживая негодование, при резне несчастных своих учеников, которых он посвятил в тайны не только фехтовального искусства, но и Союза угнетенных. Поэтому он с глубоким облегчением вздохнул, когда похороны кончились. Он теперь был свободен и мог идти куда угодно. 

Спартак продвигался среди толпы народа, медленно уходившей с похорон. Беспрерывно слышались суждения по поводу события, занимавшего в этот день все умы? 

- Как ты думаешь, много еще времени простоит эта урна в храме Геркулеса Победителя? 

- Я надеюсь, что ради чести Рима и ради достоинства народа ярость толпы скоро выбросит ее оттуда и разнесет на куски, а пепел будет развеян по ветру. 

- Напротив, будем надеяться, что ради блага Рима, таких, как вы, марианское отребье, очень скоро передушат в Туллиануме. И дальше в другом месте: 

- Бедный Рим, повторяю тебе, бедные мы! При его жизни, даже когда он был в отсутствии, никто не осмеливался думать о переменах. 

- Зато теперь... Да не допустит этого Юпитер... Несчастные законы!.. 

- Какие законы? Что за законы?.. Послушай-ка, Вентудей, вот этого парнишку. Он называет законами нарушения всех человеческих и божеских прав, совершенные Суллой. 

- Законы?.. Кто это говорил о законах?.. Разве мы не знаем, взять себя в руки и принять непринужденный вид. Тогда она позвала обычным своим голосом: 

- Мирца! 

Девушка появилась в дверях. 

- Ты сказала Гортензию, что я одна в своей приемной? 

- Я выполнила твое приказание. 

- Хорошо, теперь приведи его. 

Спустя минуту, знаменитый оратор, с бородой, не бритой уже пятнадцать дней, в темной тунике, в тоге из темной шерсти, серьезный и нахмуренный вошел в приемную сестры. 

- Здравствуй, милый Гортензий! - сказала Валерия. 

- Здравствуй, сестра, - хмуро ответил тот. 

- Садись и не сердись на меня, брат мой, а говори прямо и откровенно. 

- Не одно только несчастье должно было свалиться на меня со смертью нашего возлюбленного Суллы, но и другое, неожиданное, незаслуженное. Я должен был узнать, что дочь моей матери, забыв об уважении к себе самой, ко мне, к крови Мессалы, к брачному ложу Суллы, покрыла себя позором, вступив в бесстыдную связь с презренным гладиатором О Валерия, Валерия!. Что ты сделала? 

Облокотившись на спинку своего стула и приложив руку ко лбу, он замолчал, печальный и задумчивый. 

- Слушай, Гортензий, ты обвиняешь меня в очень тяжелом проступке; прежде чем защищаться, я спрашиваю тебя, откуда исходит эго обвинение? 

Гортензий поднял голову и, проведя рукою по лбу, ответил отрывисто: 

- Из многих мест... Шесть или семь дней спустя после смерти Суллы Хризогон передал мне это письмо. 

С этими словами Гортензий подал Валерии измятый папирус. Она его развернула и прочла следующее: 

Луцию Корнелию Сулле императору, диктатору, счастливому, эпафродиту, 

Дружеский привет 

"Отныне, вместо слов: „берегись собаки!" ты бы мог написать на наружной стене твоего дома: „берегись змеи!" вернее: „берегись змей!", так как не одна, а две змеи свили себе гнездо под твоей крышей: