Однако, эти увещания все же не помешали тому, чтобы в харчевнях, в тавернах, на наиболее людных углах и перекрестках города, на Форуме, в базиликах и под портиками происходили ожесточенные ссоры и кровопролитные драки, так что этой ночью пришлось оплакивать многих убитых и еще больше - раненых. Наиболее ярые приверженцы народной партии совершали даже попытки поджечь дома самых видных сторонников Суллы. 

В то время как в Риме происходили эти события, другие, не менее важные для течения нашего рассказа, произошли в Кумах. 

Спустя несколько часов после внезапной кончины диктатора, на виллу прибыл со стороны Капуи человек, по одежде и виду казавшийся гладиатором и спросил, может ли он видеть Спартака. 

Это был человек лет сорока, колоссального роста, геркулесовского сложения. С первого взгляда можно было догадаться, что он должен обладать необыкновенной силой. Лицо у него было смуглое, изрытое оспой, черты лица грубы, вид мрачен и даже безобразен. 

В его черных, живых, полных огня и смелости глазах было что-то свирепое, почти звериное. Густая грива волос и взъерошенная борода усиливали это впечатление дикости. 

Но несмотря на свирепый вид этот человек с первого взгляда внушал симпатию. Его лицо дышало дикой искренностью, грубой честностью, благородная гордость сквозила в каждом его взгляде, в каждом жесте и движении. 

Так как школа гладиаторов в вилле Суллы помещалась довольно далеко от главного здания, то пока один из рабов побежал звать Спартака, этот огромный человек прогуливался взад и вперед по аллее между дворцом Суллы и гладиаторской школой. 

Не прошло и четверти часа, как раб вернулся. За ним спешил Спартак. Он с распростертыми объятиями шел навстречу своему гостю. Оба гладиатора расцеловались. Спартак заговорил первый: 

- Ну что нового, Эномай?.. 

- Новости все старые, - ответил гладиатор звучным, глубоким и приятным голосом. - Я говорю, что тот - отчаянный лентяй, кто не бодрствует, кто не действует, кто ничего не делает. Мне кажется, Спартак мой любимый, что пришло время взять в руки мечи и поднять знамя восстания. 

- Замолчи, Эномай! Клянусь богами, покровителями германцев, ты хочешь провалить наше предприятие! 

- Напротив, я хочу, чтобы оно увенчалось блестящими успехами. 

- Да, только не криками, горячий ты человек, но благоразумием и осторожностью добьемся мы успеха. 

- Добьемся успеха?.. Но когда же?.. Вот именно это мне и нужно узнать... 

- Когда заговор созреет... 

- Со временем все образуется! Такие плоды, как наше восстание, знаешь как они созревают?.. Нужны смелость, мужество, дерзость... Идем вперед, начнем немедленно и раз мы уже будем на улице, ты увидишь, - дело пойдет само собой. 

- Послушай меня... Будь терпелив! Сколько людей примкнуло к нашему союзу за три месяца в школе Лентула Батиата. 

- Сто тридцать. 

- Сто тридцать из десяти тысяч... А тебе кажется, что плоды наших трудов созрели! 

- Когда начнется восстание гладиаторов, то произойдет то, что бывает с вишнями: одна тянет за собою другую. 

- Как они могут примкнуть к ним, раз они не знают, в чем дело, не знают кто мы, к какой цели стремимся, какими средствами располагаем для успешного осуществления нашего плана?.. Тем вероятнее наша победа, чем глубже будет доверие, которое мы внушим нашим товарищам по несчастью. 

И спустя мгновение, пока пылкий Эномай молча обдумывал слова Спартака, тот продолжал: 

- Что ты, Эномай, самый сильный из десяти тысяч гладиаторов школы Лентула Батиата, сделал до сего дня? Как ты использовал влияние, завоеванное среди них твоей силой и мужеством? Сколько людей ты собрал и привлек в наш боевой союз? Сколько таких, которые знают суть задуманного нами дела? А нет ли и таких, которые не очень доверяют тебе и побаиваются твоего неистового и легкомысленного характера?.. И много ли таких, которые знают меня или по крайней мере Крикса? 

- Именно потому, что я не такой образованный, как ты, и не умею говорить красно и убедительно, я и старался изо всех сил, чтобы наш ланиста Батиат пригласил тебя в качестве учителя фехтования в свою школу. Я добился своего: вот этим письмом он предлагает тебе выехать в Капую. 

Эномай вынул из-за пояса небольшой лист папируса и отдал его Спартаку. 

Спартак схватил дрожащей рукой папирус, сорвал печати и с волнением прочел письмо. Батиат под влиянием - как он писал - слуха об искусстве и доблести Спартака приглашал его, если он пожелает, явиться в Капую для занятий с его учениками и обещал в вознаграждение роскошный стол и значительное жалование. 

- Почему же, - заговорил Спартак, спрятав письмо за пазуху, - почему ты, безумец, не отдал мне сразу этого письма, как только пришел, вместо того, чтобы заниматься пустыми разглагольствованиями? Ведь именно этого я ждал, хотя и боялся надеяться. Там, там среди десяти тысяч товарищей по несчастью мое место! - воскликнул с просветлевшим и радостным лицом рудиарий. Там я поговорю с каждым и внушу всем веру, пылающую у меня в груди. Оттуда в определенный день, по условному сигналу выйдет войско в десять тысяч бойцов, десять тысяч рабов, разбивших свои цепи и кидающих кольца этих цепей в лицо угнетателям; десять тысяч рабов, которые из железа своих позорных цепей выкуют лезвия своих непобедимых мечей... О, наконец.., наконец,., я заберусь в гнездо, где отточу зубы змеенышам, которые будут жалить крылья гордых римских орлов! 

И рудиарий, вне себя от радости, то уходил от Эномая быстрыми шагами, то возвращался к нему, словно помешанный, произнося бессвязные слова. 

Эномай с восторгом наблюдал за ним, и когда Спартак несколько успокоился, сказал: 

- Я счастлив твоей радостью, и еще больше будут счастливы сто тридцать наших товарищей по Союзу; они ждут тебя с нетерпением и рассчитывают, что ты свершишь великие дела... 

- Они напрасно надеются на многое...