Гладиаторы, положив Эвтибиду на краю дороги и прислонив ее спиной к стволу дуба, сняли с ее головы шлем. Увидев распустившиеся по плечам умирающей рыжие густые волосы, они воскликнули в один голос: 

- Женщина! 

Наклонившись, чтобы разглядеть ее лицо, уже все покрытое предсмертной бледностью, они сейчас же узнали ее и воскликнули разом: 

- Эвтибида!.. 

В эту минуту к дубу подошла манипула гладиаторов и окружила раненую. 

- Раз она ранена, значит кто-то должен был ее ранить, - сказал центурион, командовавший солдатами. - Пусть пятьдесят человек поймают убийц, которые не могли уйти далеко. 

Пятьдесят гладиаторов побежали к храму Геркулеса Оливария. Остальные, окружив умирающую, стояли с мрачными лицами и в глубоком молчании смотрели на агонию этой несчастной, причинившей им столько бед. 

- Эвтибида! Проклятая предательница! - воскликнул после некоторого молчания суровым голосом центурион. - Что ты здесь делала в этот час?.. Кто тебя ранил? Я ничего не понимаю.., но чую с твоей стороны какой-то новый злодейский замысел, жертвой которого случайно стала ты сама. 

Из посиневших губ Эвтибиды вырвался мучительный стон, и она сделала руками знак гладиаторам, чтобы они ушли от нее. 

- Нет! - закричал центурион, грозя ей рукой. - Ты своим предательством погубила тридцать тысяч наших братьев.., и напоминая тебе о твоих преступлениях, усиливая твои предсмертные муки, мы топим умилостивить их неотмщенные тени. 

Эвтибида склонила голову на грудь, и если бы не тяжелые, прерывистые стоны ее, можно было подумать, что она уже умерла. 

В это время пятьдесят гладиаторов, посланных вдогонку за каппадокийцами, вернулись назад, ведя за собой Эрцидана, который, будучи ранен стрелой в ляжку, упал и был взят в плен. 

Каппадокиец рассказал все, что ему было известно, и тогда гладиаторы поняли происшедшее. 

- Что тут случилось? - спросил в эту минуту женский голос. Это была Мирца. Она шла к храму Геркулеса. 

- Стрелы, которые эта гнусная Эвтибида приготовила для тебя и которые должны были в этот момент тебя поразить, благодаря вмешательству Геркулеса, пронзили ее, - ответил центурион, уступая Мирце дорогу, чтобы она могла войти в круг, образованный гладиаторами. 

Услыхав голос Мирцы, Эвтибида подняла голову и устремила на нее сверкающие ненавистью и отчаянием глаза. Искривив губы, как бы желая произнести какие-то слова, и протягивая руки с растопыренными пальцами, словно намереваясь схватить Мирцу, она с величайшим усилием бросилась всем телом вперед, затем, испустив последний стон, закрыла глаза, ударилась головой о ствол дерева и бездыханной упала на землю. 

- На этот раз птицелов сам попал в сеть! - воскликнул центурион. Предложив Мирце и всем остальным последовать за собою, он в молчании удалился от трупа ненавистной предательницы. 

Глава 22 

Последние сражения. Поражение при Браданусе. Смерть 

В то самое время, когда Эвтибида умирала на глазах Мирцы, в Темезу пришло суденышко, с которым Граник послал вести Спартаку. 

Фракиец был сильно озадачен известием о высадке Граника на берегах Бруции и долго размышлял, что ему следует предпринять дальше Наконец, повернувшись к Арториксу, он сказал: 

- Ладно... Раз Граник находится с пятнадцатью тысячами наших У Никотеры.., переправим туда морем все войско, и там снова, с еще большей энергией, возобновим военные действия. 

Он отослал лодку обратно к Гранику с приказом, чтобы флот вернулся следующей ночью в Темезу. В течение восьми ночей фракиец переправил все войско в Никотеру, и все эти ночи, кроме последней, когда он сам отчалил с кавалерией, он приказывал делать вылазки со стороны суши, чтобы отвести глаза римлянам. 

Как только флот, увозивший с собой Спартака, Мамилия и кавалерию, удалился на несколько миль от берега, темезинцы поспешили уведомить Красса о случившемся. 

Римский полководец был взбешен. Он разразился проклятиями по адресу темезинцев за то, что они побоялись предупредить его каким-либо способом о бегстве Спартака; теперь гладиаторы; вырвавшись из тисков, с еще большим упорством поведут войну, которую он готов был считать оконченной, о чем он даже писал в Рим. 

Наложив большой штраф на жителей города в наказание за их трусость, он на следующий день приказал войску сняться с лагеря и повел его к Никотере. 

Но Спартак на рассвете того дня, когда прибыл в Никотеру, пустился в путь со всеми своими легионами и остановился только после двадцатичасового марша, расположившись лагерем у Сциллема. 

На следующий день он передвинулся в Региум, призывая на своем пути к оружию рабов, и там, заняв превосходные позиции, заставил гладиаторов в течение трех дней и трех ночей работать над устройством рва и заграждений, так что прибывший сюда Красе сразу увидел, что этот лагерь неприступен. 

Тогда он решил заставить Спартака принять сражение или сдаться. Он построил колоссальное и чисто римское сооружение, которое, если бы о нем не существовало единогласных свидетельств Плутарха, Аппиана и Флора, могло казаться совершенно невероятным. 

Красе увидел, что сама природа местности подсказывала ему способ действия, и принялся строить стену через перешеек, избавляя этим, с одной стороны, от безделья своих солдат, а с другой - отнимая у неприятеля возможность получения продовольствия. В короткий промежуток времени он выкопал ров от одного до другого моря длиною в триста стадий, шириной и глубиной в пятнадцать футов; на краю рва он воздвиг стену необыкновенной высоты и прочности. 

Пока сто тысяч римлян трудились над этим титаническим сооружением, Спартак организовал еще два легиона из одиннадцати тысяч сбежавшихся к нему из Бруции рабов и обучал их военному искусству. В то же время он уже обдумывал, как уйти из ловушки, устроенной Крассом. 

- Скажи, Спартак, - спросил его на двенадцатый день Арторикс, - разве ты не видишь, что они заперли нас в западню? 

- Ты думаешь? 

- Но я же вижу стену, которую они кончают строить, и мне кажется, что мы попались. 

- И на Везувии бедняга Клод Глабр думал, что поймал меня в мышеловку.