Когда первый контуберналий Спартака прибыл в лагерь при Сипонтуме, он нашел его, к своему крайнему изумлению, покинутым. Не зная, что делать дальше, он подождал прибытия второго контуберналия, чтобы посоветоваться с ним насчет дальнейшего. Пока они стояли в сомнении и нерешительности, к лагерю примчались на тяжело дышавших и покрытых пылью лошадях два контуберналия, посланные Криксом к Спартаку при первом появлении римлян. 

Велик был ужас четырех контуберналиев, когда они поняли предательский замысел Эвтибиды и ужасное положение, в котором очутился Крикс. Они помчались во весь опор к Спартаку. 

Но когда они прибыли туда, сражение у Гарганской горы уже близилось к концу. 

- О, клянусь богами ада! - проревел Спартак, побледнев как мертвец при известии о подлой измене, все страшные последствия которой стали ему ясны. - В поход! Немедленно в поход, к Сипонтуму! 

Садясь на коня, он позвал Граника и голосом, в котором слышались слезы, сказал ему: 

- Поручаю тебе вести форсированным маршем восемь легионов. Пусть у каждого солдата вырастут крылья на ногах... И пусть у каждого сердце будет тверже алмаза!.. Летите!.. Летите!.. Крикс гибнет!.. Наши братья умирают, зверски избиваемые!. Я иду на помощь вперед с кавалерией... Ради всего святого, спешите, летите! 

Сказав это, он во главе восьми тысяч всадников помчался по дороге в Сипонтум. 

За полтора часа они прибыли туда на дымящихся и обессиленных конях. Близ места, где Крикс стоял лагерем до этого дня, Спартак увидел нескольких гладиаторов, которые чудом спаслись. 

- Ради Юпитера Мстителя, скажите, что случилось? - спросил Спартак, задыхаясь. 

- Мы разбиты.., мы уничтожены.., от наших шести легионов осталось одно название!.. 

- О, мои несчастные братья! О, мой любимый Крикс!.. - воскликнул в отчаянии Спартак, закрыв лицо руками и разразившись безудержными рыданиями. 

Начальники кавалерии и контуберналии Спартака хранили глубокое молчание при виде этой благородной и святой скорби. Растерянность и тревога, появившиеся на всех лицах при этом ужасном известии, еще усилились при виде слез их мужественного вождя. 

Долго длилось молчание, пока Мамилий, находившийся рядом со Спартаком, не сказал ему мягким, дрожащим от волнения голосом: 

- Смелей.., благороднейший Спартак... Будь мужествен в несчастье.. 

- О, мой Крикс!.. Мой бедный Крикс!.. - воскликнул скорбным голосом фракиец, обняв правой рукой шею Мамилия, скрыв лицо на его груди и снова разразившись рыданиями. 

Спустя мгновение, он поднял мокрое от слез лицо и ладонью левой руки стал вытирать глаза. 

Мамилий говорил: 

- Мужайся, Спартак!.. Подумаем о том, как спасти остальные восемь легионов. 

- Это верно. Необходимо найти средство против грозящей гибели и сделать менее пагубными последствия гнусного предательства этой подлой фурии ада. Надо отступать. После тяжелой битвы легионы Красса не будут в состоянии двинуться от Гарганской горы ранее чем через восемь-десять часов; нам необходимо использовать это время, чтобы поправить наше положение. 

И, обращаясь к одному из контуберналиев, добавил: 

- Скачи к Гранику и передай ему, чтобы он остановился и повернул легионы назад. 

А когда контуберналии помчался галопом, он сказал Мамилию: 

- Через Минервиум и Венузию, делая по тридцать миль в день по горам, мы в пять-шесть дней доберемся до земли луканов, где новые рабы присоединятся к нам; оттуда, если мы не будем в силах сразиться с Крассом, мы сможем всегда кинуться в область бруццов, пробраться затем в Сицилию и там вновь зажечь пламя восстания среди рабов. 

Через полчаса отдыха, предоставленного измученным очень быстрой скачкой лошадям, он приказал кавалеристам повернуть обратно и забрать с собою восемь обессиленных гладиаторов, оставшихся в живых после побоища у Гарганской горы. 

Сам он с тремястами всадников решил отправиться к Гарганской горе, чтобы подобрать тело Крикса. 

Граник пытался отговорить Спартака от этого намерения, доказывая ему, что он может презирать опасность как частный человек, но не имеет права идти ей навстречу, как вождь и душа святого и трудного дела. 

- Я не погибну и догоню вас - я в этом уверен - через три дня на Апеннинском хребте; но даже если бы мне, пришлось погибнуть, то у тебя, храбрый, доблестный Граник, имеется достаточно опытности, авторитета и прозорливости, чтобы энергично и стойко продолжать войну против наших угнетателей. 

И как Граник ни настаивал, он не хотел отказаться от своего намерения. Взяв с собою отряд кавалерии, он уехал по направлению к Гарганской горе. Подъехав к ней, Спартак отправил вперед часть своих кавалеристов обследовать местность и разведать передвижение неприятеля. Получив успокоительные известия, он приказал солдатам сойти с лошадей и вести их под уздцы. Они вступили в лес, окаймлявший дорогу от Сипонтума через Гарганскую гору к морю. Приходилось мечами прорубать путь в этом девственном лесу. Через два с лишним часа они добрались до небольшой поляны, окруженной со всех сторон дубами и елями, на которой находились шалаши нескольких дровосеков, проводивших большую часть года в этих лесах. 

Первой заботой Спартака было задержать всех этих дровосеков и оставить их под стражей, чтобы они не могли донести римлянам о его присутствии в этих местах. Затем он приказал им потушить костры, которые могли служить указанием для неприятеля, а гладиаторам - сохранять глубочайшую тишину и прислушиваться. 

Как предвидел Спартак, Красе повел свои легионы к Сипонтуму. Едва пропели первые петухи, гладиаторы услышали гул шагов пехоты, топот лошадей и голоса римлян, двигавшихся без особой предосторожности по дороге; они чувствовали себя победителями и знали, что враг находится далеко. 

Когда удалилась последняя римская манипула, Спартак со своими тремя сотнями кавалеристов быстрейшим галопом добрался до обширного поля битвы, тянувшегося от подошвы Гаргануса до моря.