Спустя несколько минут букцины германских легионов затрубили зорю, и меньше чем в час десять тысяч солдат Эномая собрали палатки и выстроились в боевой порядок для выступления из лагеря. 

Часть лагеря, занятая этими легионами, была расположена около главных, правых ворот. Эномай сказал пароль декану, командовавшему охраной этих ворот, и без шума вывел свои легионы. Сигнал германцев разбудил и галлов, их соседей: некоторые из них думали, что все войско должно выступить, другие, что неприятель подошел к гладиаторскому лагерю. Все поспешно вскочили, вооружились, вышли из палаток и, не дожидаясь ничьего приказа, велели трубачам взять букцины и протрубить зорю. Вскоре весь лагерь гладиаторов был на ногах, и все легионы схватились за оружие. Началась суматоха, которая всегда возникает даже в самом дисциплинированном войске при неожиданном появлении неприятеля. 

В числе первых вскочил с ложа Спартак и, бросившись к выходу палатки, спросил у солдат, несших охрану на претории, что случилось. 

- По-видимому, подходит неприятель, - ответили ему. 

- Но как?.. Откуда?.. Какой неприятель? - спрашивал он, еще более изумленный этим ответом. 

Спешно вооружившись, Спартак вышел и направился к центру лагеря. Там он узнал, что Эномай со своими легионами уходит из лагеря через главные, правые ворога и что остальные легионы готовились идти вслед за Эномаем, думая, что приказ выступать исходил от Спартака. 

- Ax!.. Что же это?.. Неужели он?.. - воскликнул фракиец, ударив себя по лбу рукой. - Но нет! Это невозможно! - И при свете пылавших там и сям факелов он направился быстрыми шагами к воротам. 

Когда он подошел, уже второй германский легион выходил из лагеря Спартак, прокладывая дорогу локтями, успел перегнать последние ряды Выйдя за ворота и быстро пробежав пространство в четыреста-пятьсот шагов, он достиг того места, где Эномай верхом на лошади, окруженный своими контуберналиями, ожидал, пока прейдет его второй легион. 

Какой-то человек, тоже в полном вооружении, обогнал Спартака. Этo был Крикс. Подбежав к Эномаю, он закричал задыхающимся от бега голосом: 

- Эномай, что ты делаешь?.. Что случилось? Почему ты поднял весь лагерь на ноги?.. Куда ты направляешься? 

- Подальше от лагеря изменника, - невозмутимо ответил германец громовым голосом. - И ты, если не хочешь быть жертвою обмана, если не хочешь вместе с твоими легионами быть подло преданным в руки врагов, иди тоже со мной. Мы вместе двинемся на Рим. 

В этот момент, тяжело дыша, к ним подошел Спартак и спросил: 

- О каком изменнике говоришь ты, Эномай? На кого ты намекаешь? 

- О тебе я говорю и тебя имею в виду. Я воюю претив Рима и пойду на Рим, я не желаю идти к Альпам, чтобы попасться, - по несчастной случайности, конечно! - среди горных ущелий, в когти неприятелю! 

- Клянусь всеблагим, всесильным Юпитером! - воскликнул вне себя от гнева Спартак. - Если ты шутишь, то я должен тебе сказать, что это самая скверная шутка, какую только можно себе представить... 

- Я не шучу, клянусь Фреей.., я не шучу, я говорю как нельзя более серьезно и в полном рассудке! 

- Ты считаешь меня изменником? - сказал Спартак, задыхаясь от негодования. 

- Не только считаю, но и уверен в этом и объявляю это во всеуслышание. 

- Ты лжешь, подлый пьяница! - закричал Спартак и, вынув из ножен меч, бросился на Эномая. 

Тот, обнажив свой меч, погнал лошадь на Спартака. 

Но Крикс схватил за узду его лошадь и осадил ее назад с криком: 

- Эномай!.. Если ты не сошел с ума, как это доказывают твои поступки, то я утверждаю, что ты - предатель, подкупленный золотом и наущениями римлян, и... 

- Что ты говоришь, Крикс? - сказал, дрожа от ярости, германец. 

- Клянусь могуществом лучей Белена, - воскликнул галл в сильном раздражении, - только один из римских консулов, если бы он был на твоем месте, мог бы поступить как ты поступаешь! 

Между тем Спартака окружили Арторикс, Борторикс, Фессалоний и другие двадцать высших начальников, но Спартак, преодолев свой порыв гнева и спокойно вложив меч в ножны сказал: 

- Что твоими устами говорит одна из Эринний, я не сомневаюсь: ты, Эномай, мой товарищ в опасном переходе из Рима в Капую, во всех страшных тревогах и радостных событиях с самого начала нашего восстания, ты не мог бы говорить так, как говорил сейчас. Я не знаю.., не понимаю.., но, вероятно, ты и я являемся жертвами гнусной, ужасной интриги, идущей из Рима, проникшей непонятным для меня путем в наш лагерь. Но дело теперь не в этом: если бы кто-нибудь другой, а не ты, которого я всегда любил как брата, произнес слова, сказанные тобой только что, он был бы мертв теперь... Уходи... Бросай дело своих братьев и свои знамена... Я клянусь здесь перед твоими легионами и твоими братьями прахом моего отца, памятью моей матери, жизнью моей сестры, всеми богами неба и ада, что я не запятнал себя никакими подлостями, о которых ты говоришь. И если я хоть на одно мгновение нарушил клятвы, данные мной товарищам по несчастью, пусть меня поразит молнией и испепелит Юпитер и пусть мое имя перейдет к самым отдаленным потомкам с неизгладимым позорным клеймом предателя. 

Эта клятва, произнесенная Спартаком твердым и торжественным голосом, произвела сильнейшее впечатление на слышавших ее. Повидимому, она поколебала даже дикое упрямство Эномая, но вдруг звук букцин третьего легиона (первого галльского) послышался вблизи главных, правых ворот и привлек внимание всех присутствующих. 

- Клянусь богами ада! - воскликнул Спартак, бледное лицо которого стало мертвенным. - Значит уходят и галлы? 

Все побежали к воротам вала. 

Тогда Эвтибида, которая до сих пор находилась на своей маленькой изящной лошади рядом с Эномаем, схватила удила его лошади и потянула ее за собою на дорогу, по которой уже удалились оба германских легиона. За германцем и гречанкой последовали и остальные ординарцы Эномая. 

В то время как Крикс и Спартак спешили обратно, к воротам лагеря, тридцать конных германских стрелков из лука, задержавшихся в лагере, выехали оттуда. Увидев Спартака и Крикса, идущих навстречу им, они разразились криками: