- Бедняга!.. Кто знает, до какого состояния он дойдет через месяц! - сказал со вздохом путешественник, входя в дом хозяина станции. 

Хозяин предложил ему сесть за один из столов, стоявших вдоль стен комнаты. 

- Ты будешь что-нибудь есть?.. Почему твой конь бедный? Хочешь старого формийского вина? Оно поспорит с нектаром Юпитера. А как тебе нравится жареный бараний окорок?.. Барашек нежный и сладкий, как молоко, которым его кормила его мать? 

Болтовня хозяина была прервана прибытием второго гостя. Это был высокий плотный человек лет сорока, с крепкими мускулами, с смуглым, безбородым лицом. По одежде его можно было принять за слугу или отпущенника, служившего у какой-нибудь благородной и богатой семьи. 

- Да сопутствуют тебе боги, - сказал хозяин станции входившему путнику. - Издалека ты приехал?.. Желаешь присесть и подкрепиться? Угодно тебе отведать жареный бараний бок? Барашка нежного, как трава, на которой паслась его мать? Ведь ты ехал долго и быстро?.. Должно быть, приехал издалека?.. Я смогу тебе дать старого формийского вина которое не побоится сравнения с нектаром, подаваемым к столу всевышнего Юпитера... Но садись же, ты ведь наверно очень устал. 

Новый путник присел к столу, а хозяин, наконец ушел на кухню. 

- Хвала Юпитеру всеблагому, великому освободителю, - сказал апулиец, - за то, что он избавил нас от невыносимой болтовни этой префики. 

- Вот уж, действительно, надоедливый болтун, - ответил отпущенник. 

На этом разговор между обоими проезжими прекратился. И в то время, как отпущенник, по-видимому, был всецело погружен в свои мысли, апулийский земледелец рассматривал его проницательными глазами, играя ножом, лежавшим на столе. 

Тут вернулся хозяин, неся обещанного жареного барашка; оба принялись есть с большим аппетитом. 

- Значит, - сказал апулиец после того, как он покончил с барашком, - тебе нравится моя лошадь, правда? 

- Клянусь Геркулесом!.. Нравится ли?.. Конечно, нравится: это конь настоящей апулийской породы.., стройный.., резвый.., с приподнятыми слегка боками, с тонкими нервными ногами, с изящным изгибом шеи... Представьте себе, что... 

- Ты дал бы мне взамен моего, одного из твоих двадцати?.. 

- Из сорока, гражданин, из сорока, так как моя станция лучшего, а не последнего разряда, а ты знаешь... 

- Так не дашь ли ты одного из сорока, из ста, из тысячи лошадей, имеющихся у тебя в конюшнях? - закричал в порыве раздражения апулиец. - Пусть Эскулап пошлет тебе опухоль на язык! 

- Ax!.. Вот.., сказать тебе.., обменять знакомую мне лошадь.., на другую.., которая красива, да.., но которую я не знаю... - возразил с плохо скрытым смущением, почесывая за ухом, хозяин почтовой станции, - это меня не очень устроило бы.., так как ты должен узнать, что однажды, лет пять тому назад, со мной случилось как раз. 

- Но я вовсе не желаю отдать тебе моего коня, я хочу оставить его в залог... Ты мне дашь одну из твоих лошадей, чтобы доехать до первой же станции, где я оставлю твою и возьму другую и так буду делать, пока доеду... Пока не приеду, куда мне нужно. На обратном пути я заберу своего Аякса... Так называется мой гнедой... 

- О, о нем ничуть не беспокойся! Ты найдешь его толстым, лоснящимся, здоровым. Я знаю, как надо содержать лошадей... А ты, очевидно, очень спешишь и должен ехать далеко?.. Вероятно, в Беневентум? 

- Может быть, - сказал, улыбаясь апулиец. 

- Или, может быть, даже в Капую? 

- Может быть! 

- И кто знает, кто знает, может быть, ты должен доехать до Рима? 

- Может быть! И оба замолчали. 

- Выпей-ка лучше из этой чаши дружбы, - сказал, улыбаясь, землевладелец, предлагая добряку свою чашу, наполненную вином. 

- За твое счастливое путешествие и за твое благополучие, - сказал хозяин станции, выпил два-три глотка формийского вина, содержавшегося в чаше, и затем подал ее апулийцу. Последний не взял чашу и сказал: 

- Теперь предложи ее тому путешественнику, да выпей сначала и за его здоровье. 

И, обращаясь к отпущеннику, добавил: 

- Мне кажется, что ты отпущенник? 

- Верно! - почтительно ответил путешественник геркулесовского телосложения. - Отпущенник семейства Манлия Империоза. 

- Знаменитый и древний род! - заметил хозяин станции. 

- Я еду в Рим рассказать Титу Манлию об убытках, причиненных его вилле возле Брундизиума приходом восставших гладиаторов. 

- А!., гладиаторы! - сказал вполголоса хозяин станции с недовольной дрожью. - Не говорите о них.., ради Юпитера Статора. Я еще не забыл, какого они нагнали на меня страху два месяца тому назад, когда прошли здесь, направляясь в Брундизиум. 

- Да будут они прокляты со своим подлым вождем! - воскликнул пылко апулиец, ударив кулаком по столу. Затем спросил у хозяина: 

- И они причинили тебе много убытку?.. 

- По правде говоря, не очень. И, если хочешь знать.., они отнеслись с уважением ко мне и моей семье... Они взяли у меня сорок лошадей, но заплатили за них прекрасными золотыми монетами... Надо было видеть, как они проходили здесь!.. Какое огромное войско!.. Ему конца не было!.. И какие стройные легионы!.. Если бы не было позорно сравнивать наших славных солдат с этими разбойниками, я бы сказал, что их легионы ничем не отличались от наших... 

- Скажи уже прямо, - прервал его отпущенник, - что Спартак - великий полководец и что он сумел шестьдесят тысяч рабов и гладиаторов превратить в армию из шестидесяти тысяч храбрых и дисциплинированных солдат. 

- Ax!.. Клянусь римскими богами Согласия!.. - сказал с изумлением и негодованием апулийский земледелец, обращаясь к отпущеннику. - Как?.. Гнусный гладиатор пришел разграбить виллу твоего господина и благодетеля, а ты, негодяй, осмеливаешься защищать его поступки и восхвалять его доблесть?.. 

- Во имя всевышнего Юпитера, не думай этого!.. - сказал смиренно и почтительно отпущенник. - Я вовсе не так сказал!.. А кроме того, знай, что гладиаторы вовсе не грабили виллу моего господина... 

- Почему же тогда ты только что сказал, что едешь в Рим сообщить Титу Манлию Империозу о серьезных убытках, причиненных его вилле гладиаторами этой области?