- А я сначала и не заметила, но, кажется, мы уж очень давно не слышим ничьих голосов. 

- Подумай сама, Бекки, ведь мы очень глубоко под ними, - Да еще, может быть, гораздо дальше к северу, или к югу, или к востоку, или куда бы то ни было. Отсюда мы и не можем их слышать. 

Бекки забеспокоилась. 

- А долго мы пробыли тут внизу, Том? Не лучше ли нам вернуться? 

- Да, конечно, лучше вернуться. Пожалуй, это будет лучше. 

- А ты найдешь дорогу, Том? Тут все так запутано, я ничего не помню. 

- Дорогу-то я нашел бы, если б не летучие мыши. Как бы они не потушили нам обе свечки, тогда просто беда. Давай пойдем какой-нибудь другой дорогой, лишь бы не мимо них. 

- Хорошо. Может быть, мы все-таки не заблудимся. Как страшно! - И девочка вздрогнула, представив себе такую возможность. 

Они свернули в какой-то коридор и долго шли по нему молча, заглядывая в каждый встречный переход, в надежде - не покажется ли он знакомым; но все здесь было чужое. Каждый раз, как Том начинал осматривать новый ход, Бекки не сводила с него глаз, ища утешения, и он говорил весело: 

- Ничего, все в порядке. Это еще не тот, но скоро мы дойдем и до него! 

Но с каждой новой неудачей Том все больше и больше падал духом и скоро начал повертывать куда попало, наудачу, в бессмысленной надежде найти ту галерею, которая была им нужна. Он по-прежнему твердил, что все в порядке, но страх свинцовой тяжестью лег ему на сердце, и его голос звучал так, как будто говорил: "Все пропало". Бекки прижалась к Тому в смертельном страхе, изо всех сил стараясь удержать слезы, но они так и текли. Наконец она сказала: 

- Пускай там летучие мыши, все-таки вернемся той дорогой! А так мы только хуже собьемся. 

Том остановился. 

- Прислушайся! - сказал он. 

Глубокая тишина, такая мертвая тишина, что слышно было даже, как они дышат. Том крикнул. Эхо откликнулось, прокатилось по пустым коридорам и, замирая в отдалении, перешло в тихий гул, похожий на чей-то насмешливый хохот. 

- Ой, перестань, Том, уж очень страшно, - сказала Бекки. 

- Хоть и страшно, а надо кричать, Бекки. Может, они нас услышат. - И он опять крикнул. 

Это "может" было еще страшней, чем призрачный хохот: оно говорило о том, что всякая надежда потеряна. Дети долго стояли, прислушиваясь, но никто им не ответил. После этого Том сразу повернул назад и прибавил шагу. Прошло очень немного времени, и по его нерешительной походке Бекки поняла, что с ними случилась другая беда: он не мог найти дороги обратно! 

- Ах, Том, почему ты не делал пометок! 

- Бекки, я свалял дурака! Такого дурака! Я и не по думал, что нам, может быть, придется вернуться. Нет, не могу найти дорогу. Совсем запутался. 

- Том, Том, мы заблудились! Мы заблудились! Нам никогда не выбраться из этой страшной пещеры! Ах, и зачем мы только отбились от других! 

Она села на землю и так горько заплакала, что Том испугался, как бы она не умерла или не сошла с ума. Он сел рядом с ней и обнял ее; она спрятала лицо у него на груди, прижалась к нему, изливая свои страхи и бесполезные сожаления, а дальнее эхо обращало ее слова в насмешливый хохот. Том уговаривал ее собраться с силами и не терять надежды, а она отвечала, что не может. Он стал упрекать и бранить себя за то, что довел ее до такой беды, и это помогло. Она сказала, что попробует собраться с силами, встанет и пойдет за ним, куда угодно, лишь бы он перестал себя упрекать. Он виноват не больше, чем она. 

И они опять пошли дальше - куда глаза глядят, просто наудачу. Им больше ничего не оставалось делать, как только идти, идти не останавливаясь. Надежда снова ожила в них на короткое время - не потому, что было на что надеяться, но потому, что надежде свойственно оживать, пока человек еще молод и не привык к неудачам. 

Скоро Том взял у Бекки свечу и загасил ее. Такая бережливость значила очень много. Никаких объяснений не понадобилось. Бекки и так поняла, что это значит, и опять упала духом. Она знала, что у Тома в кармане есть еще целая свеча и три или четыре огарка, и все-таки нужно было беречь их. 

Скоро дала себя знать усталость; дети не хотели ей поддаваться: им было страшно даже подумать, как это они будут сидеть, когда надо дорожить каждой минутой; двигаться хоть куда-нибудь все-таки было лучше и могло привести к спасению, а сидеть - значило призывать к себе смерть и ускорять ее приход.