Мало- помалу все стихло, и гроза прошла, не достигнув своей цели. Первой мыслью Тома было возблагодарить бога и немедленно исправиться. Второй -подождать немножко: может, грозы больше и не будет. 

На другой день опять позвали доктора: у Тома начался рецидив. На этот раз три недели, пока он болел, показались ему вечностью. Когда он наконец вышел из дому, то нисколько не радовался тому, что остался в живых, зная, что теперь он совершенно одинок - нет у него ни друзей, ни товарищей. Он вяло поплелся по улице и увидел, что Джим Холлис вместе с другими мальчиками судит кошку за убийство перед лицом убитой жертвы - птички. Дальше в переулке он застал Джо Гарпера с Геком Финном - они ели украденную дыню. 

Бедняги! У них, как и у Тома, начался рецидив. 

ГЛАВА XXIII 

Наконец стоячее болото всколыхнулось, и очень бурно: в суде начали разбирать дело об убийстве. В городке только и было разговоров что про это. Том не знал, куда от них деваться. От каждого намека на убийство сердце у него замирало, нечистая совесть и страх внушали ему, что все замечания делаются при нем нарочно, чтобы испытать его. Он понимал, что неоткуда было взяться подозрению, будто он знает про убийство, и все-таки не мог не тревожиться, слушая такие разговоры. Его все время бросало в озноб. Он отвел Гека в укромное место, чтобы поговорить с ним на свободе. Ему стало бы легче, если бы можно было развязать язык хоть ненадолго, разделить с другим мучеником бремя своего несчастия. Кроме того, ему хотелось проверить, не проболтался ли кому-нибудь Гек. 

- Гек, ты кому-нибудь говорил? 

- Это насчет чего? 

- Сам знаешь, насчет чего. 

- Конечно, нет. 

- Ни слова? 

- Ни единого словечка, вот ей-богу. А почему ты спрашиваешь? 

- Да так, боялся. 

- Ну, Том Сойер, мы с тобой и двух дней не прожили бы, если б оно вышло наружу. Сам знаешь. 

Тому стало немножко легче. Помолчав, он спросил: 

- Гек, ведь тебя никто не заставит проговориться? 

- Проговориться? Если захочу, чтобы этот индейский дьявол меня утопил, как котенка, тогда, может, и проговорюсь. А так вряд ли. 

- Ну, тогда все в порядке. Пока мы держим язык за зубами, нас никто не тронет. Только давай еще раз поклянемся. Все-таки верней. 

- Ладно. 

И они поклялись еще раз самой торжественной и страшной клятвой. 

- А что теперь говорят, Гек? Я много разного слышу. 

- Что говорят? Да все одно и то же - Мэф Поттер да Мэф Поттер, других разговоров нету. Прямо пот прошибает все время, так и хочется сбежать куда-нибудь и спрятаться. 

- Вот и со мной то же самое. Его дело пропащее. А тебе его не бывает жалко? 

- Как же не жалко! Человек он, конечно, никудышный, зато никого не обидел. Наловит рыбы, добудет деньжонок, напьется, а потом слоняется без дела. Да ведь мы и все так. Ну хоть не все, а очень многие, даже проповедники и всякие другие. А он человек неплохой - один раз дал мне полрыбины, когда там и на одного не хватало, и помогал тоже много раз, когда мне не везло. 

- Да, он и мне змея починил, Гек, и крючки к леске привязывал. Хорошо бы его как-нибудь выручить. 

- Ну, где нам его выручить! Да и что толку: все равно опять поймают. 

- Что поймают, это верно. Только противно слушать, как его ругают на чем свет стоит, а он и не виноват. 

- Мне тоже противно, Том. Боже ты мой, что плетут: и злодей-то он, каких свет не видывал, и давно пора его повесить, и мало ли что еще. 

- Да, только и разговору все время. А еще я слышал; если Мэфа выпустят из тюрьмы, то его будут линчевать. 

- Так и сделают, понятно. 

Мальчики говорили долго, но это их очень мало утешило. С наступлением сумерек они начали прохаживаться неподалеку от маленькой тюрьмы, стоявшей на пустыре, должно быть, питая смутную надежду на то, что какой-нибудь счастливый случай еще может все уладить. Но ничего такого не случилось; по-видимому, ни ангелы, ни феи не интересовались злополучным узником. 

Мальчики опять повторили то, что проделывали уже не раз, - просунули Поттеру за решетку табаку и спичек. Он сидел в нижнем этаже, и никто его не сторожил. 

Им всегда бывало совестно, когда Поттер начинал благодарить их за подарки, а на этот раз было так совестно, как никогда. Они почувствовали себя последними трусами и предателями, когда Поттер сказал: 

- Вы были очень добры ко мне, ребята, - добрее всех в городе. И я этого не забуду, нет. Сколько раз я говорил сам себе: "Всем ребятам я, бывало, чинил змеев и всякую там штуку, показывал, где лучше ловится рыба, и дружил с ними, а теперь все они бросили старика Мэфа в беде, только Гек не бросил, и Том не бросил, - они меня не забыли, говорю я себе, и я их тоже не забуду". Да, ребята, натворил я дел, пьян был тогда, и в голове шумело - иначе никак этого не объяснишь; а теперь меня за это вздернут, так оно и следует. Может, оно даже и к лучшему, думается мне, то есть я так надеюсь. Ну, да что толковать! Не хочется вас расстраивать, - ведь вы со мной дружили. Одно только я хочу вам сказать: не пейте, ребята, никогда, чтобы вам не попасть за решетку. Отойдите чуточку подальше - вот так; как приятно видеть дружеские лица, когда человек попал в такую беду, - ведь ко мне никто, кроме вас, не ходит. Добрые дружеские лица, добрые, добрые лица. Влезьте один другому на спину, чтоб я мог до вас дотронуться. Вот так. Пожмите мне руку - ваши-то пролезут сквозь решетку, а моя нет, слишком велика. Маленькие руки и слабые, а ведь много помогли Мэфу Поттеру и еще больше сделали бы, если б могли. 

Том вернулся домой очень грустный и видел в эту ночь страшные сны. На следующий день он все время вертелся около здания суда; его неудержимо тянуло войти в зал, но он с великим трудом удерживался от этого. Гек переживал то же самое. Они старательно избегали друг друга. И тот и другой иногда уходили подальше, но какая-то темная сила притягивала их обратно. Том настораживал уши, когда из зала суда выходил какой-нибудь зевака, но каждый раз слышал только плохие новости - петля затягивалась все туже и туже вокруг шеи бедного Поттера. К концу второго дня весь город о том только и говорил, что индеец Джо твердо стоит на своем и что нечего и сомневаться, какой приговор вынесут присяжные.