Кто именно из узкогрудых борзых, рвущихся с привязи на далекий запах немецкого зверя, кто из миноносцев вынесет на себе Юрия на крутую волну военной удачи и как именно он словчится попасть на него - Юрий не знал. Но это было несущественно, докучные прозаические детали бледнели перед грандиозностью принятого им решения, и о них Юрий не думал. Тремя миноносцами командовали приятели Николая, одного выпуска с ним, - понятное же дело, они согласятся, что Юрий не может ведь болтаться в отпуску, когда флот выходит в море поднять перчатку, кинутую германским наглецом... На миноносцах, конечно, обычный некомплект команды (когда еще прибудут запасные!), и каждый из командиров уцепится за добровольца-гардемарина, который... Тут Юрий с разбегу наскочил на проклятый вопрос: а что, собственно, он может делать на корабле? - и тотчас же отмахнулся от него: ну, господи, что угодно!.. сигнальщиком, комендором, рулевым... В конце концов он же не Митюха, которого надо обрабатывать годами... 

Мысль эта нравилась ему все больше и больше. В этом был даже особый шик - начать войну нижним чином: мало ли было в свое время на Кавказе титулованных "нижних чинов", ловивших кресты и пули, раны и чины? А Балтийское море сплошь усеяно черными крестами германских кормовых флагов, и любой из них, оставив свою чернь в соленой воде, может вынырнуть из нее маленьким белым крестиком на черно-желтой полосатой ленточке. "Кто в бою, получив ранение, останется на вахте до конца боя... кто удачным выстрелом потопит неприятельский корабль... кто с небрежением собственной жизни потушит пожар на корабле..." - статут ордена святого Георгия Победоносца, именующегося для нижних чинов Знаком отличия военного ордена, точен, как прейскурант. Подвиги расписаны по сортам и делятся на категории, но любая распахивает перед Юрием желанные двери: "За боевые заслуги производится в чин мичмана". 

Если так, то и экзамен, наверное, будет просто для отбытия номера: в самом деле, перед столом - юноша с двумя (тут Юрий застыдился и сбавил), с Георгиевским крестом, моряк, знающий корабль, как свои пять пальцев, и боевую службу, как "Отче наш", - кто же не отнесется к нему с уважением? Ведь именно так и держал экзамен в Выборге будущий адмирал фон Шанц, восемнадцатилетний матрос-доброволец с боевыми отличиями... 

В мечтах все это получалось превосходно, но Юрий заставил себя вернуться к действительности. Жизнь уже вынуждала к немедленным поступкам. Завтра утром "Аврора" пойдет в Кронштадт, а послезавтра ротный командир вручит ему в корпусе отпускной билет, который будет выписан, конечно, на квартиру Извековых, и тогда все осложнится невероятно. Попробуй с ним пробраться в Або! На всех станциях уже поставлены военные патрули, обязательно нарвешься... Мелькнула мысль: а что, если взять у Миши гимназическую куртку? Но тут же Юрий выругал себя: значит, на миноносце появиться мальчишкой-штафиркой?.. Так ничего и не придумав, Юрий в самом скверном настроении пошел вниз на осточертевший сигнал к вечерней молитве. 

Но внезапно все повернулось. Подвешивая к палубе койку, Юрий услышал дудку и голос Шурки Краснова, стоявшего вахту: "Гардемарина Ливитина на верхнюю палубу к левому трапу!" Недоумевая, кому он понадобился, Юрий выскочил наверх и в свете люстры увидел незнакомого офицера, который передал ему письмо и тут же, улыбаясь, сообщил, что Николай Петрович поручил ему, лейтенанту Бошнакову, самолично доставить братца на корабль, почему он рискнул воздействовать на психику знаменитого Ивана-Бревно (он так его и назвал, восхитив этим Юрия), и что все, собственно, уже улажено, но надо поторапливаться с отпускными документами, так как "Лихой" идет обратно в Гельсингфорс через двадцать пять - тридцать минут. 

Как во сне, Юрий здесь же, у трапа, прочитал письмо, которое показалось ему забавным и остроумным, и помчался к старшему корпусному офицеру. 

На миноносец Юрий не попал, несмотря на то, что Иван-Бревно (бывший в корпусе в свое время ротным командиром Бошнакова и Ливитина), расчувствовавшись, тотчас начертал на докладной записке Юрия: "Заготовить отпускной билет на двое суток и литеру", - и сам послал ее с вестовым к писарям. Задержала неожиданная канитель со сдачей койки и ее принадлежностей, прогарного рабочего платья и прочего крейсерского имущества, так как на "Аврору" Юрий больше не возвращался. В палубе отъезд Ливитина произвел форменную сенсацию. Все, даже Бобринский (который в Петербурге, несмотря на неожиданный отпуск, так и позабыл пригласить Юрия на обед), откровенно ему завидовали: подумать, в такие дни и вдруг побывать на действующем флоте (как со значением стали теперь, еще до войны, называть гельсингфорсские корабли)!.. Все помогали ему собирать и таскать в подшхиперскую казенные вещи, а Шурка Краснов, вернейший друг и приятель, оказал услугу неоценимую: все понимая, он, умница, прислал с вахты сказать, что буксир, привозивший свежую провизию, на его счастье, пойдет прямо в Выборг, и если Ливитин успеет... 

Ливитин, конечно, постарался успеть, и за полчаса до прохода того самого курьерского поезда Петербург - Гельсингфорс, на котором привык ездить к Николаю, он оказался у кассы и, решив экономить свои скудные деньги, в первый раз в жизни предъявил красную литеру на проезд в третьем классе со скидкой половины стоимости. Весь этот бурный разворот событий оказал на него такое возбуждающее действие, что оставшееся до поезда время он прошагал по перрону в самых радужных мыслях. Ну, теперь-то все отлично обойдется! Николай, который смог так все обставить с отпуском, казался ему каким-то волшебником. Конечно же, стоит только ему написать письмо своим приятелям по выпуску, чтобы любой из них сразу же взял Юрия к себе на миноносец. У него не было ни малейшего сомнения, что Николай отнесется к его замыслу сочувственно: ведь и сам он тоже задумал что-то такое, чего Юрий еще не знал. Все-таки это здорово - оба брата Ливитины в первые же дни войны покажут себя!.. Мысль эта так его восхитила, что он победоносно улыбнулся какой-то невзрачной финской девушке, дожидавшейся поезда с корзинкой в руках. Девушка испуганно опустила глаза.