бровью, беспечно махнул рукой: 

- Непредвиденная осечка! Но зато, братцы, до чего же сильна эта 

женщина! Не женщина, а просто прелесть! Таких я еще не видывал. Боксер 

первого класса, борец высшей категории! Слава богу, я на обушке 

воспитывался, силенка в руках есть, мешок в центнер весом с земли подыму и 

унесу, куда хочешь, а она схватила меня за ногу повыше колена и за плечо, 

приподняла и говорит: "Иди спи, Петр Федотович, а то в окно выброшу!" - "Ну, 

это, - говорю ей, - мы еще посмотрим". Ну и посмотрел... Проявил излишнюю 

активность, и вот вам, пожалуйста... - Лопахин, морщась от боли, снова помял 

угловатую лиловую шишку над бровью, сказал: - Да ведь это удачно так 

случилось, что я спиною о дверь ударился, а то ведь мог весь дверной косяк 

на плечах вынести. Ну, вы как хотите, а я - если живой останусь - после 

войны приеду в этот хутор и у лейтенантика эту женщину отобью! Это же 

находка, а не женщина! 

- А как же теперь овца? - удрученным голосом спросил Некрасов. 

Взрыв такого оглушительного хохота был ему ответом, что Стрельцов 

испуганно вскочил и спросонок потянулся к лежавшему в изголовье автомату. 

- А находка твоя завтра кормить нас будет? - сдерживая бешенство, 

спросил старшина. 

Лопахин жадно пил теплую воду из фляжки и, когда опорожнил ее, спокойно 

ответил: 

- Сомневаюсь. 

- Так чего же ты трепался и головы нам морочил? 

- А что ты от меня хочешь, товарищ старшина? Чтобы я еще раз сходил к 

хозяйке? Предпочитаю иметь дело с немецкими танками. А уж если тебе так не 

терпится - иди сам. Я заработал одну шишку, а тебе она насажает их дюжину, 

будь спокоен! Что ж, может, проводить тебя до кухни? 

Старшина плюнул, вполголоса выругался и стал натягивать гимнастерку. 

Одевшись и ни к кому не обращаясь, он угрюмо буркнул: 

- Пойду до председателя колхоза. Без завтрака не выступим. Не могу же я 

являться по начальству и сразу просить: покормите нас, босяков. Вы тут 

поспокойнее, я скоро обернусь. 

А Лопахин лег на свое место, закинул руки за голову, с чувством 

исполненного долга сказал: 

- Ну, теперь можно и спать. Атака моя отбита. Отступил я в порядке, но 

понеся некоторый урон, и ввиду явного превосходства сил противника 

наступления на этом участке не возобновляю. Знаю, что смеяться надо мной вы 

будете, ребята, теперь месяца два - кто проживет эти два месяца, - об одном 

прошу: начинайте с завтрашнего утра, а сейчас - спать! 

Не дожидаясь ответа, Лопахин повернулся на бок и через несколько минут 

уже спал крепким, по-детски беспробудным сном. 

Рано утром Копытовский разбудил Лопахина: 

- Вставай завтракать, мелкая блоха! 

- Какая же он блоха? Он - Александр Македонский, - сказал Акимов, 

чистой тряпкой тщательно вытирая алюминиевую ложку. 

- Он покоритель народов и гроза женщин, - добавил Хмыз. - Но вчера он 

не прошел, хотя я его об этом и предупреждал. 

- На такого покорителя понадейся - с голоду подохнешь! - сказал 

Некрасов. 

Лопахин открыл глаза, приподнялся. Левый глаз его смотрел, как всегда, 

бойко и весело, правый, окаймленный синеватой припухлостью, еле виднелся, 

посверкивая из узко прорезанной щели. 

- Ну и приголубила она тебя! - Копытовский фыркнул и отвернулся, боясь 

рассмеяться. 

Лопахин отлично знал, что единственным спасением от насмешек товарищей 

послужит только молчание. Насвистывая, с видом абсолютно равнодушным, он 

достал из вещевого мешка полотенце и крохотный обмылок, вышел на крыльцо. 

Бойцы, умываясь, толпились возле колодца, а в примыкавшем к дому садике на 

траве были разостланы плащ-палатки, и на них густо стояли котелки, тарелки, 

миски. Неподалеку жарко горел костер. На железном пруте над огнем висел 

большой бригадный котелок. Нарядная хозяйка поправляла огонь, склоняясь 

могучим станом, помешивала в котле деревянной ложкой. 

Все это было как во сне. Лопахин ошалело поморгал, протер глаза. "Явная 

чертовщина!" - подумал он, но тут ноздри его уловили запах мясной похлебки, 

и Лопахин, пожав плечами, сошел с крыльца. Остановившись у костра, он 

галантно раскланялся. 

- Доброе утро, Наталья Степановна! 

Хозяйка выпрямилась, метнула быстрый взгляд и снова наклонилась над 

котлом. Розовая краска заливала ее щеки, и даже на полной белой шее 

проступили красные пятна. 

- Здравствуйте, - тихо сказала она. - Уж вы меня извиняйте, Петр 

Федотович... Синяк-то у вас нехорош... Небось товарищи слыхали ночью? 

- Это пустое, - великодушно сказал Лопахин. - Синяки украшают лицо 

мужчины. Надо бы вам, конечно, немного поаккуратнее кулаками орудовать, но 

теперь уже ничего не поделаешь. А за меня не беспокойтесь, заживет, как на 

миленьком. Собака пойдет - кость найдет, вот и я к вам ночушкой сходил - 

синяк с шишкой нашел. Наше дело, Наталья Степановна, жениховское... 

Хозяйка снова выпрямилась, посмотрела на Лопахина ясным взглядом, 

сурово сдвинула густые, рыжеватые брови. 

- В том-то и беда, что в женихах ходите. Вы думаете, если муж в армии, 

так жена у него подлюка? Вот и пришлось, Петр Федотович, кулаками 

доказывать, какие мы есть, благо силушкой меня бог не обидел... 

Лопахин опасливо скосил зрячий глаз на сжатые кулаки хозяйки, спросил: 

- Извиняюсь, конечно, за нескромность, но все-таки скажите: каков ваш 

мужик? Ну, какого он роста из себя? 

Хозяйка смерила Лопахина взглядом, улыбнулась: 

- А такого же, как вы, Петр Федотович, немного только потушистее. 

- Наверное, обижали вы его? В зятьях он у вас жил? 

- Что вы! Что вы, Петр Федотович! Мы с ним жили душа в душу. 

Пухлые, румяные губы женщины дрогнули. Она отвернулась и кончиком 

платка смахнула со щеки слезинку, но тотчас же лукаво улыбнулась и, глядя на 

Лопахина увлажненными глазами, сказала: