- Ну, сказывай, что за хабар? - спросил он, снова усевшись к столу. - Да ты пей! Своих виноградов вино. По армянской науке давлено. Дух-то каков! Не вино - цветок! Одним духом пьян будешь. Пей! - угощал Сукнин, сам поднося к носу серебряную чарку и вдыхая запах вина. 

Левка быстро выпил и вытер ладонью черную бородку. 

- Хабар, Федор Власыч, с Волги, из-под Камышина, вышел, - сказал Левка. Он выразительно сжал губы и подмигнул. 

- Ну-ну!.. - с любопытством поощрил Сукнин, со вкусом и щедро намазывая себе икру. 

- Вот те и ну! Опосле пасхи с две тысячи вышла ватага с Дона - и конны, и пеши, и на челнах... 

- Ва-ажно! - живо одобрил Сукнин, отложив закуску. - А кто в атаманах? 

- Степан Тимофеев Разин, донской, верховых станиц, - сказал Левка. 

Федор Сукнин и Левка несколько лет назад сами сидели в Качалинском "воровском" городке на Волге, грабили караваны и едва упаслись от царской облавы, поверставшись в "городовые казаки" в Яицком городке.1 Тут было им скучно. Они завелись домами и жили в довольстве, но донская казацкая воля манила их. Настоящая жизнь для обоих была там - на Волге и на Дону. 

Сукнин оживился. Медленно потягивая вино, он с загоревшимся взглядом слушал рассказ гостя. 

- Сказывали ногайцы, что под Царицыном он напал на весенние караваны... Не то что пограбил, а весь караван забрал - с товаром, с царской казной, с порохом, со свинцом, с пищальми... Ссылочных освободил, начальных людей порубил к сатане, а прочих с собою сманил... - рассказывал Левка. 

- Черт-те что! - в возбужденье вскочив из-за стола, воскликнул Сукнин. - И свинец и порох? Куды ж им теперь деваться?! И царски струги?! 

Сукнин подошел к окну, задернул занавеску, с непривычной суетливостью наполнил чарки вином, сел и вскочил опять... 

- И свинец, и порох, и пушки! - сказал Левка. 

- Черт-те что! - повторил Сукнин. 

- Голову стрелецкого порубили ко всем чертям - да и в Волгу. Купцов и приказчиков перевешали... 

- Ну и ну! Такого еще не бывало, - разгорячился Сукнин. - Ведь экое дело!.. Куды же он нынче делся? 

- Покуда они пошли на низовья. Нынче у них струги с пушечным боем. Я мыслю, ударятся в море, к Дербени... 

- Вот воеводам забот! - засмеялся Сукнин. - А слышь, Левка, что, кабы тебе пробраться туда, к атаману? 

- А что? 

- Отписку бы снес. Царски струги пограбил - не шутка! Стрельцов на него соберут да всех и побьют. В бурдюгах не отсидишься, зимой все одно настигнут... А в каменном городе сесть в двух тысячах - то уже сила! Мы в Гурьев Яицкий городок отворили бы им ворота. Тут зимовать, а весной - вместе в море!.. 

- А наши стрельцы?! - опасливо сказал Левка, достав кишень и набивая табачную трубку. 

- А что стрельцы? И у них не маслена жизнь: завидуют нам, казакам... 

- Стрелец - не казак! Завидуют - точно, а в воровстве стоять не схотят обжились! С ногайцами тоже торгуют, промыслы держат... 

- Кто промыслы держит, те противиться станут, а молодые голодны, как псы. Им кус покажи - и пойдут за тобой на край света... Волжские, ведь сам говоришь, пошли. Да пей ты, Левка!.. 

- С виноградного голова болит, Федор Власыч. Каб хлебной! - заметил Левка, пыхая трубкой. 

- Вот чудак, ты бы сразу сказал - добра-то!.. 

Есаул вышел из горницы и возвратился с сулейкой. 

- Давай пей! - налив чарку водки, сказал он. - А я к виноградным привык. И сладко и пьяно. Сладость люблю. 

Левка выпил с наслаждением, крутя головой, сморщился, закусил. 

- Сладость в бабе нужна, а в вине то и сладко, что горько! - сказал он. - Ну что ж, Федор Власыч, мне ведомы степи. Пиши. Отвезу... 

- А куды ж ты поедешь? Они не на месте стоят. 

- Кочевые в степи-то укажут!.. 

Сукнин откинулся к стенке спиной. 

- Да-а!.. Зате-ея!.. - задумчиво протянул он и тоже вытащил из кармана трубку. 

Левка кинул на стол свой кишень, предлагая табак. Табачные крошки рассыпались возле хлеба на скатерть. 

- Тю, ты! Голову мне сымаешь! - воскликнул Сукнин. - Хозяйка меня за такое со свету сживет... 

Он осторожно собрал со стола табак, потом уже набил свою трубку. Левка выкрошил огонь из своей - на раскурку. Оба сидели молча, курили в задумчивом размышлении, не прикасаясь к вину. 

- Да слышь, Левка, не в степи надо. Сети возьми, на челнок - да в море. Струги-то не посуху ходят!.. 

Сукнин вдруг сунул трубку вместе с огнем в карман, подошел к окошку, откинув в сторону занавеску, раздвинул густые веточки хмеля и, высунув голову, крикнул на солнечный двор: 

- Мишат-ка-ау!.. 

- Тять-кау! - неожиданно близко откликнулся молодой голосок. 

Двенадцатилетний казачонок вбежал в дом, шлепая босыми ногами. 

- Ну, жарина нынче - все пятки спек! - бойко воскликнул он от порога. - Здравствуй, Левонтий Иваныч! - Он поклонился Левке. 

- Сбегай, сынок, к подьячему Васильку, - сказал Федор, - зови-ка без мешкоты. Мол, тятька заветный кувшин открыл, пробовать шел бы... 

- Да чернила, мол, захватил бы с собой, - добавил Левка. - Так, что ли? - спросил он Федора. 

- И перо и бумагу, - сказал есаул, понизив голос. - Да не кричи, сказывай тихо, а будет чужой кто в избе, то просто скажи - зашел бы вина отведать, а про чернила и бумагу не надо. 

- А оттоле и сразу купаться? - вопросительно произнес Мишатка. 

- Ладно, купайся. 

Мишатка скользнул в дверь. 

- Ну что ж, пьем, что ль? - сказал Федор, подняв свою чарку. 

- Дай бог начало к добру! - ответил Левка, стукнувшись чаркой с хозяином. 

Черноярские плотники 

Воздух над низкой холмистой степью был раскален и струился прозрачным течением, как над огнем костра. Даже дремотный ветер, едва тянувший с устья реки, от моря, не приносил прохлады, хотя солнце уже опускалось к закату. 

На воротной башне Яицкого Гурьева-городка по приказу стрелецкого головы уже две недели подряд выставляли двойной дозор для бережения от набегов, по тайным вестям полученным от астраханского воеводы. 

Воротные стрельцы были довольны: стоять вдвоем все-таки веселей. Когда начинала томить жажда, время от времени они похрустывали свежими огурцами, прихлебывали квасом из тыквенной сулеи, припрятанной для прохлады в одной из бойниц, да тешились сплетнями о соседях.