А за все, что он получил, от стрелецкого головы требовалась одна послуга: недельки на две захворать животом, чтобы купеческий караван обогнал государевы струги, чтобы шоринский хлеб пришел в Астрахань раньше царского хлеба... 

Стольник знал, что боярин князь Яков Черкасский дал Шорину пушек с порохом, с ядрами да еще полсотни оружных холопов для охраны добра по пути. Князь ли, торговый ли гость - кто придумал безбожное дело наживы на голоде, - стольник не знал, но вся душа его возмущалась, когда он услышал о том, что Василий Шорин хочет опередить государев хлеб. 

"Креста на них нет, на корыстниках-живодерах! Таковскую цену возьмут, что иным купцам и не снилась! - раздумывал стольник. - Шкуру слупят живьем с понизовского люда!" Но все же не отказал приказчику Шорина. За полученные дары обещал захворать животом, пропустить купца на две недели вперед и дать приказчику Шорина время поспустить скорым делом весь хлеб астраханцам по зимним высоким ценам... За то в самой Астрахани по уговору с Флегошкой Лещом стрелецкого голову ждали еще десять серебряных ефимков, бочонок вина к обиходу, персидский ковер да черкасское седло... 

С четвертой недели поста под снежной корой зажурчали ручьи. Лед на Почайне быстро сошел, вода начала подпирать струги, стоявшие возле лабазов Шорина. Конопатчики бухали деревянными молотками, загоняя в рассохшиеся пазы стругов жгуты пакли. Осмольщики на кострах возле берега грели смолу в котлах, смолили проконопаченные струги. 

Старик Шорин жил на Печерском монастырском подворье в кремле и ездил молиться в Печеры. После обедни он каждый день заезжал посмотреть на работы. В понедельник на вербной неделе велел стащить струги в воду, в устье Почайны, начать погрузку товаров. Было мелко, но старый купчина видел, что будет большая вода - подопрет и поднимет струги. Грузчики полуголыми бегали от лабаза к берегу, по сходням бегом на струги с кулями, грузили кули плотно - один к одному... Приказчик Флегошка Лещ сам следил за погрузкой. Холопы Черкасского укрепляли на палубах пушки. Озорничали по кабакам на посаде, гонялись за девушками. Посадские приходили жаловаться на них воеводе. Воевода бубнил что-то под нос, что недолго ждать - скоро они сойдут с караваном в низовья. 

На вербной неделе взломало Волгу. Вода что ни час прибывала. Из царских житниц поспешно грузили в караван царское жалованье для понизовых служилых людей... 

Василий Шорин явился сам к воеводе. 

- Караван погружен стоит, а стольник Иван Лабунов вдруг занедугал, боярин и воевода Петра Ильич! 

Воевода Голохвастов развел руками. 

- В недуге господь токмо волен, Василий! - сказал он. - Постоят караваны. Оправится стольник - пойдут. Не к зиме дело, к лету. Куды поспешать?! 

- Астраханцев ить жалочко, Петра Ильич, боярин! Голодны сидят. Государев хлеб припоздает - хворать учнут! Пиши проходную на мой караван, была не была! 

Голохвастов, поглаживая окладистую рыжеватую бороду, не спеша размышлял, пытаясь проникнуть в мысли торгового гостя. 

- Обычая нет уходить без царских стругов. Пограбят тебя! - сказал он. 

- Да у меня, осударь-воевода, пушки стоят на стругах, люди боярские, князя Черкасского, тоже оружны пойдут с караваном. Господь сбережет!.. Астраханских людей жалею! - настаивал Шорин. - И к дому пора. Уйдет караван - я и дома к Светлому воскресению буду!.. 

Воевода вдруг понял, захохотал. 

- Греховодник Василий!.. Людей астраханских жалеешь? Отколь в тебе жалости столько?! Ах, старый мудрец, намудрил! Проходную тебе?! Ох, колдун! А хворь-то не ты ли наслал на Ивана Лабунова? 

- Поклонюсь тебе, сударь Петра Ильич. Я в долгу не останусь!.. В хвори, как ты сказал, волен господь. А мне бы не дожидаться уж ныне!.. Медвежьих три окорочка со мною, бочонок с венгерским. Тебе из Москвы я привез... 

Воевода велел написать проходную стругам Василия Шорина. 

Волга подперла Почайну. Груженые тяжелые струги стояли, покачиваясь на якорях. Весеннее солнце сияло, сверкая в Волге, золотя купола нижегородских церквей. 

Высокие косогоры города начали покрываться зеленым ковром травы, когда караван Василия Шорина отвалил от берега. Сам Василий стоял на бугре и смотрел, как все на стругах стали креститься на нижегородские церкви, как засверкали под солнцем дружные весла стругов, а на носах передних медью сверкнули пушки и, подбочениваясь, возле них красовались перед нижегородскими девицами оружные холопы Черкасского. 

Вот вышел весь караван на веслах в широкий волжский простор, струги подняли паруса и полетели с попутным по половодью, оставляя широкий след на воде. 

Шорин оглянулся на устье Почайны, на царский караван. Государевы струги еще стояли под погрузкой и на одном из них стучал в мурье1 деревянный молоток конопатчика. 

Василий снял шапку, перекрестился, вздохнул с облегчением. 

- Дай бог добрый путь да прибытки! 

Разинский стан раскинулся на бугре над Волгой, невдалеке от Царицына. Жить в бурдюгах было привычно для верховской голытьбы, и, придя на бугор, разинцы тут же нарыли себе землянок. В первые дни новизна походной жизни, ожиданье разбойной гульбы и большой поживы возбуждали ватагу. Никто не думал о том, что харчи на исходе. Идя на Азов, Разин рассчитывал, что запасется мясом, отгоняя овец у ногайцев и крымцев. Придя на Волгу, атаман ожидал, что дня через три-четыре, не дольше чем через пять дней, потянутся обычные весенние караваны по Волге. Казаки налегли вовсю на весла, переправляясь по Иловле к Волге. На переволоке челнов все были замучены спешкой - не запоздать бы! Когда добрались до бугра, узнали от высланных вперед сторожевых, что караваны еще не прошли. Разин велел всем тотчас же изготовиться к нападению и ждать затаясь, не обнаруживая для постороннего глаза, какая грозная сила лежит на бугре.