Ишь, нигде ни огня. Все спят, а я уж приду - растревожу! Уж я покоя не дам... Хоть и сейчас во станицу, так всех и вздыму: "Вставай, казаки! Степан Тимофеич вернулся! Слезай, что ли, с печек, чертовы дети! Ставь чарки, Алена Никитична! Стосковалась, голубка? Твой, твой казак, Стенька, живенек пришел!.." 

И вдруг Степан встрепенулся. 

- Гей, атаманы! - воскликнул он громко. - Казачье ли дело ждать, когда с неба капать не станет, да солнышко подогреет воду в Дону, да старый дедко приедет на челноке? 

- Эге, Стенько! - откликнулся старческий голос рядом из ивняка. - Що ж ты умыслив? 

- Скидайте жупаны да кожухи, облегчайтесь. Черт нас не возьмет. Гайда на тот берег, там хватит на всех горилки!.. 

- Э, лих его взяв бы! Мокрее не будет! - отозвался второй голос. 

- Вправду, пийшли, братове! - откликнулся третий. 

Берег ожил вдруг голосами. Из-под кустов повыскакивали запорожцы и стали кидать на землю шапки, шаровары, жупаны, кунтуши, сваливая все в одну кучу. Через несколько мгновений сверкнувшая молния осветила десяток полураздетых казаков на берегу. 

- Утре пришлем мальчишек за всей одежей, - заметил Степан. 

- А неха пропадае, не жалко! - воскликнул запорожец, оставшийся вовсе голым, в одной только шапке на голове. 

- Кидай вже и шапку, Мыкола! - шутя предложил другой. 

- Кинь, Панько, свий правый чобит, а я тоди шапку кину! 

И все засмеялись, потому что каждый знал, почему Мыкола не бросит шапки, почему Паньку дорог правый чебот. Когда, разбитые польским войском, они рассеялись на малые кучки и, уходя с Украины, хоронились то углежогами по лесам, то на хуторах пастухами, то нищими-слепцами бродя по базарам с пением молитв, а то ночью обертывались удальцами-разбойниками, налетали ястребами на панские вотчины, жгли дома, убивали старых и малых, не щадя никого, и опять утекали прочь, - вот тогда-то и завелись у них похоронки награбленного добра - в лохмотьях под разодранным платьем, в подошвах замызганных сапог, в полинялых, засаленных шапках и в кушаках... 

И казаки смеялись веселой шутке, стоя под проливным дождем. 

- А як дид Черевик поплыве, когда у него у кожуси и грошей и перстней богато зашито?! - смеялись казаки. 

- А так у кожуси и поплыву! Не молодый, не втопну! То вы слаби, молоденьки, а мы, диды, дужче молодых. 

- Гайда! - подбодрил криком Степан. 

И вся ватага бросилась разом в холодные волны. Над ними реяли непрестанные молнии. Холод жег тело, сводил мышцы, теченье сносило вниз, грохотал гром. Но только посмеивались казаки, громко перекликаясь в воде: 

- Тримайся1, диду Черевиче! Як тебе кожух, тримае? 

- Тримае, сынку, тримае, - ворчал, отплевываясь от волны, старый казак. - Мне у кожуси тепленько... 

- От, паны браты, чему я дождика не чую? Мабуть, вин вже скинчався?! 

- Эй, Стенько! В тебе голос дужий. Скрычи жинци, щобы на бэризи с горилкой стричала!.. 

Плыли казаки в ночной буре, боролись с водой и ветром. 

- Ой, нэ тиха дорога по Тихому Дону! - вздохнул дед Черевик, выходя на берег. 

- Веди, Стенько, до твоей хаты, да швидче. Горилки дуже охота!.. - воскликнул казак Приворотный. 

- Погоди, атаманы! - остановил Степан. - Как же я вас поведу домой нагишами? Не дело, братцы! Жинка моя погонит. 

- Э, пес! - откликнулся дед Черевик. - Сам умыслив, та й не ведэ! Становись, братове, гуськом за мою спину. Мий кожух усих поховае - широкий! 

И, выстроившись гуськом, по-гусиному весело гогоча, казаки двинулись к сонной станице... 

Тайный атаман 

Кривой несмело переступил порог, входя в избу Разина, снял шапку. 

- Стяпан Тимофеевич... - начал он робко и неуверенно. 

- Здоров, Серега! - воскликнул Степан, живо вскочив навстречу с ясным взглядом и широко распахнув руки. 

В крепких объятиях Разина Сергей почувствовал, что они по-прежнему братья. 

- Стяпанка! Стяпан! Как ждал я тебя, соколик! Как ждал тебя, братец ты мой! Дела-то, дела у нас, братец!.. - торопливо бормотал Сергей. 

Он заждался Степана и спешил все поскорее поведать ему. 

- Слыхал, какие дела у тебя! Сказала казачка моя. Да дела-то не ладны, дела не казачьи, - сурово отозвался Степан. - Садись, казак. Выпьем. 

Сергей помрачнел. 

- Стало, ты за Черкасск, за Корнея? - спросил он. 

- Вот дура! - ответил Разин. - Ну, сказывай сам все, что мыслишь, а я отповедаю после... 

Сергей прорвался. Все, что надумал в последнее время, выкладывал он Степану. Он говорил, что грешно без плода лежать черным землям от края до края неба, что сам бог указал пахать землю и сеять зерна, что голодны люди, что Дон никогда без пашни не станет вольным и царь будет вечно держать казаков в удилах, пока сами они не возьмутся пахать да сеять... 

Мысль о том, чтобы вспахать черноземные земли Дона, жгла Сергея. 

- Ладоши горят за рассошки взяться, - в волненье говорил он. - На этих-то землях сколь хлеба собрали б! Куды там Воронеж! И рожь, и пшаница, а просо какое, а греча!.. Ко крымскому хану везли бы, ко синю морю. Вот ладный бы торг был! 

- Мужик! - оборвал Степан. - Не казак ты. В холопья дворянски, на барщину тянешь! 

- Да баре отколь? Где дворяне?! Кто пашет, тот пашней владает - вот правда в чем! - возражал Сергей. - Эх, Стяпан, а я думал тебя в атаманы ладить. Корней, слышь, на нас из Черкасска хочет ударить. А мы сами - сила. Попробуй нас тронь! Я перво всего пять десятков привел мужиков, а ныне нас тут сотни с три - целый табор стоит за станицей. А драка за пашню пойдет - и еще набегут... 

- Башку тебе ссечь за экий мятеж на казацкую волю! - неожиданно заключил Степан, поразив Сергея. 

- Ды, Стяпанка, а как же им жить?! В боярщину, что ль, ворочаться?! - рассеянно возразил Сергей. - Мне-то что - для себя, что ли, пашня?! Мне хлебное жалованье дают, я и сыт... На новых прибеглых глядеть - берет жалость. Им хоть в турщину впрямь продаваться приходит!..