- Сам бежал из рязанских земель! Сам мужик! Как пущать православных к татарам в неволю? Всех беру за себя! Кто схотел, тот живи!.. 

Во дворе у Сергея, свалившись вповалку на примятой росистой траве, по ночам храпело целое мужицкое царство. 

Разогретые вином, люди рассказывали о дворянской неволе в Нижегородчине, Саратовщине, Рязанщине и Калужчине. Грозили кулаками Москве и Черкасску... 

Сергея позвали в станичную избу. 

- Пошто скопил столь мужиков у себя во дворе? - спросил станичный атаман. 

- Тебе что за дело! В работники всех наймовал. Корнила, чай, боле набрал!.. 

Его отпустили. Донской уклад позволял каждому казаку "брать за себя" беглецов и кормить из своих достатков. 

Когда мужицкая ватага все пропила и проела, что нашлось во дворе у Сергея, станичная старшина ожидала, что в Зимовейской станице все скоро утихнет. Не тут-то было! Все остались на месте. Выйдя на Дон с бреднями, кое-как наловив рыбешки, опять во дворе у Сергея хлебали уху. Сергей забежал к Алене, просил взаймы хлеба, пообещав, что вернет сторицей. Алена дала два куля. 

Дней через десять ватага в доме Кривого выросла вдвое. Все проходившие через станицу голодные и бездомные мужики оставались тут. Собравшись крикливым и тесным скопом, судили, рядили. И вдруг поутру однажды поднялись и отправились в степь за станицу, неся лопаты, веревки и колья. 

Станичная старшина с любопытством и недоумением глядела в степь со сторожевой вышки. В степи толпа мужиков размеряла веревками землю, вбивала колья. 

- Пахать хотят! - в волнении прошептал атаману станичный есаул. 

- А ну, поскачи-ка разведай, - так же шепотом приказал атаман. 

Есаул помчался в степь, но едва приблизился к толпе, как мужики его обступили, не давая дальше проезда. 

- Станицу, что ль, новую ставить сошлись? - спросил есаул. 

- Ступай-ка, ступай подобру! - погнали его. - Виселиц в поле наставим да вешаться с голоду станем! 

Тревога росла среди казаков. Станичный есаул поскакал в войсковую избу, в Черкасск... 

От дождя только в воду 

Как опаленный грозою дубовый пень, одиноко и неподвижно стоял Степан Тимофеевич у самого берега, вглядываясь в густую осеннюю ночь, простершуюся над водами Дона и темной невидимой степью. 

Изредка молнии озаряли у его ног белоголовые волны и освещали едва заметный сквозь дымную завесу ливня знакомый остров, куда он с детства ездил рыбачить, да черную линию берега, за которой лежала родная станица. 

За Доном, в станице, стоял и его курень. 

Хлестал осенний, холодный дождь. 

На берегу не было ни одного челна для переправы и приходилось под ливнем в голой степи ожидать утра, когда на реку выйдут люди. 

В станице не было видно ни огонька. Даже собаки молчали, забившись от дождя по конурам. 

"Живы ль там Алена с детьми? Что с ними? А может, прошел уже слух о моей смерти и к казачке присватался какой-нибудь бродяга?" - с горечью думал Степан, глядя в ненастную тьму. 

На Украине не унималась, пылала война против польского панства. Кошевой атаман Сирко с прежними товарищами не сложили оружия, не сдались и поклялись не сдаваться. Степан, уйдя с Дона, пристал к одному из "загонов" Сирка. 

Страшное междоусобье терзало всю Украину. Войсковые вожаки Запорожья переметывались с одной стороны на другую, они предавали и родину и народ. За вожаками переметывались попы и шляхетство, и только хлопы по-прежнему не смирялись и бились за волю равно как против поляков, так и против российских бояр и своих украинских помещиков. Как из России бежали крестьяне на Дон, так со всей разгромленной и пылающей Украины бежали хлопы в отряды неугомонного атамана Сирка, слывшего верным народу. 

На всем пространстве между Днестром и Бугом шли сечи, горели усадьбы помещиков и вздымались виселицы и плахи. Мятежных хлопов вешали и рубили, варили в кипящем масле и жгли на кострах. Они отбивались от наступающих польских войск до последнего часа, а когда приходило сдаваться, запирались в подвалах, клетях, хатах и сами себя взрывали на бочках пороху, чтобы не даться живыми в руки врагов... 

Мир наконец водворился между Россией и панской Польшей. Но этого мира бояре добились за счет раздела Украины. Не менее жадная и жестокая, чем чужеземцы, украинская шляхта вводила для украинских хлопов свою панщину. Царь раздавал украинской шляхте дворянские звания и дарил крестьянские земли. С растерзанной и поруганной родины многие казаки бежали искать себе новой отчизны на Дону - в последнем гнезде старинной казацкой воли, где еще не было ни панов, ни дворян... 

Молнии озаряли лицо Степана с глубоким шрамом на лбу, с нависшими густыми бровями и мокрой всклокоченной бородой. 

Нетерпеливо, пронзая взором осеннюю ночь, Степан силился разглядеть сквозь ливень и тьму, что творится на том берегу. 

"А что на Дону? - думал он. - И на Дону пануют паны - не те, так другие... Сказал Иван слово против низовых панов - и сожрали его..." 

Ветер подул резче, сгустил тучи, и частый дождь стал сечь прямо в глаза. 

"Может, и к Алене присватался тоже не побродяжка, а домовитый пузач да увел из станицы к себе в хоромы, шелками, намистами, шалями задарил ее совесть... Чай, Гришку заставил батькой себя величать, - со злостью думал Степан и вдруг усмехнулся: - А Гришка не станет!.. Разин нрав в нем: не станет!.. 

Чай, в ноги падет казачка, завоет со страху. А я скажу: "Что же, любовь да совет! Ай Стенька не сыщет моложе тебя да краше? Пойду в поход - украинку себе приведу, а не то и черкешенку, что ли". А взмолится все же Алена, на коленях станет стоять - и не прощу!.. Гришку с собой увезу в поход; пусть в батьку растет, сызмала научу его быть казаком... А Сережке башку сверну за Алену. Тоже брат, мол, остался! Чего смотрел? Послухом в церкви был за нее? Венец держал, а верность держать не сумел?! Всего искалечу, чтоб на коня не сел в жизни... ходил бы под окнами, корки на пропитанье собирал... 

Стану в станице жить, скоплять голытьбу. Не одолел Корнилу Иван, так я его одолею: с тысячу казаков наберу - да в Черкасск походом... Свернем рога понизовым, всю старшину к чертям растрясу, стану трясти, как груши... В войсковой избе сам атаманом сяду, а есаулами посажу Еремеева да... Сережку Кривого, а Черноярца - письменным: пусть пишет к царю отписки... А то задавили, дьяволы, Дон... Там паны, а тут понизовые богатей. А голытьбе - повсюду беда... По всей земле схорониться негде: от дождя только в воду - один спас!..