- Всем вам отцом он был. Всех вас любил и берег. Только свою головушку не сберег от злодеев!.. Что ты стоишь-то, что смотришь?! - вскинулась она на Степана. - Братец родной! Кабы ты так попал, небось он тебя уберег бы! Из огня, из тюрьмы и из моря бы вытащил! Сам пропал бы, а братней погибели не допустил! А ты отпустил его, брата родного, на казнь, отпустил да приехал в станицу с женой миловаться?! Живой остался?! А что в тебе проку, в живом?! - наступала вдова на Степана. - Кому ты надобен, кроме своей казачки?! Ведь мой-то Иван, тот был атаман-то каков великий, за весь народ!.. 

Аннушка вдруг ударилась головой о плетень так, что с него посыпалась глина, и опять пронзительно, без слез заголосила. 

Степан молча зашагал к себе. Не заходя в курень, он вошел в конюшню, заседлал коня. Потом уже поднялся на крыльцо, в дверях позабыл нагнуться и больно треснулся лбом о косяк, но не заметил этого. Подошел к стене, снял с ковра и засунул за пояс два пистолета, пристегнул сбоку саблю, захватил пороховницу и вышел. Во дворе было пусто. Степан сел в седло и выехал из ворот... 

Увидев, что муж собрался куда-то, к нему метнулась Алена, покинув продолжавшую голосить Аннушку, и крепко вцепилась в стремя. 

- Степанка! Куда ты? Куда?! Всех погубишь - меня и детей... Не губи, не казни Корнилу!.. Не езди, не езди, Степанка!.. Степанушка, голубь мой милый! Меня и робят пожалей! 

- В Черкасск не поеду, - сказал он. 

- А куда же? - отпустив его стремя, озадаченно спросила Алена. 

Степан, не ответив, хлестнул коня. 

- Стяпа-ан! - закричал ему вдогонку Сергей. Но Степан ни откликнулся, даже не обернулся... 

Только месяца три спустя заехал какой-то казак в станицу, крикнул Алене с седла поклон от Степана и скрылся, прежде чем Алена успела выскочить из избы и расспросить его о пропавшем муже... 

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 

"ГУЛЕВОЙ АТАМАН" 

"Всех хлебом кормлю!" 

По улицам Черкасска и по станицам бродили толпами беглецы из московских краев. Они просили работы, перебивая места друг у друга, ссорясь и вступая в драку, на потеху молоденьким казачатам. Домовитое казачество с каждым годом все больше нуждалось в работниках, но все-таки не могло принять всех беглецов, и они бродили под окнами и по базарам, вымаливая корку хлеба. 

Многие домовитые считали выгодным для себя держать во дворах по полсотне вооруженных людей для охраны скота и добра от разграбления толпами голодных людей. 

В прежнее время богачи охотно давали оружие в руки голытьбы и снаряжали ватажки в разбойничьи набеги на Волгу и на соседних татар, с тем чтобы после набега, в уплату за ружья и сабли, за порох и свинец, голытьба отдавала им половину добычи. Но теперь богатей, боясь за свое добро, не решались вооружать беглых. 

Ни пастьба скота, ни кожевенный, ни шерстобитный промыслы, ни рыболовство и солка рыбы, ни бурлачество - ничего не могло поглотить эти бессчетные толпы голодных людей, не находивших работы. 

В базарные дни сотни беглецов без дела слонялись по базарам в надежде если не выпросить, то стащить какой-никакой съедобный кусок. Иные из них продавали шапку, зипун, за зипуном рубаху и так, полуголыми, и скитались. 

- Эй, урус! Продавай голова! - насмешливо крикнул на торгу в Черкасске крымский купец одному из таких оборванных попрошаек, у которого оставался лишь медный крест на ничем не покрытой волосатой груди. 

- Продаю! - выкрикнул полуголый бродяга с голодным огнем в глазах. - Продаю! Гляди, православный русский народ, продаюсь басурманам! - закричал он ко всей базарной толпе. - Вези меня в турскую землю! Нет доли нам на Дону! - Он рванул с шеи нательный крест, но, зацепив ниткой за ухо, не мог его сдернуть и, не замечая боли, тянул нитку изо всех сил. - Вези!.. Покупай, вези! - исступленно кричал он крымцу. 

Из толпы, обступившей отчаявшегося оборванца, резко шагнул вперед Сережка Кривой. Крепкой рукой он встряхнул обалделого малого за тощую шею так, что у того щелкнули зубы. 

- Куды экий срам, чтоб русский христьянин в туретчину продавался волей?! - воскликнул Сергей. 

- Что ж, к боярам назад?! Али жрать нам даете?! - окрысился тот. - Дворяне донские!.. Вишь, "сра-ам"! А подохнуть без хлеба не срам? Целыми днями таскаюсь без крошки - не срам?! 

- И то! Довели, что гуртом продадимся! Пойдем в мухаметкину веру, - заговорили мгновенно столпившиеся бродяги. 

- Побьем, как собак, вас от сраму! - решительно пригрозил Сергей Кривой пистолетом. - Сейчас полбашки снесу. 

И внезапно, схватив за плечо одного из бродяг, он решительно крикнул: 

- Пошли все ко мне во станицу: всех хлебом кормлю! 

- Ты что, сбесился, Сергей?! - напали на него казаки. 

- Чего я сбесился? К себе, чай, зову, не к кому! Эй, пошли задарма на харчи! - заорал он на весь базар. 

Оборванцы сбились толпой, недоверчиво посматривая на шального кривоглазого казака, который и сам не выглядел богачом, подталкивали друг друга локтями; он казался им пьяным. Но их нерешительность еще больше раззадорила казака. 

- Ну, идем, что ль, пошли! Ну, идем! - горячился он. 

Толпа оборванцев прошагала через Черкасск. 

С удивлением глядели казаки Зимовейской станицы, соседи Сергея, как выскочив из челнов у станицы, во двор к нему приплелась ватага в полсотни раздетых и босых людей. 

Добытые на войне кафтаны и кунтуши, заботливо сложенные в сундук домовитой крестьянской рукой Сергея, вмиг были розданы самым голым. 

- Чем не казаки! - кричал Сергей, любуясь делом своих рук. - А ну, повернись-ка! Кушак подтяни, а шапку назад содвинь... Так-то. Лихо! - суетился Сергей. - Ален, затевай пироги, чтобы на всех нам хватило! - разгульно шумел он, вытащив из куреня все свое годовое хлебное жалованье. - Пеки пироги! - поощрял он. - Пеки изо всей!.. 

Хлебного жалованья Сергея хватило дней на пять. Он свел на базар, одного за другим, трех коней, разбил глиняную кубышку, припрятанную в печной трубе до женитьбы, и высыпал пригоршню золота и серебра... С утра до ночи во дворе у него стоял шум и гомон, Сергей, возбужденный вином, кричал на весь двор: