Паром достиг черкасского берега, но никто из казаков, переправившихся на нем, теперь не спешил уже в город, будто не они только что отказались воротиться за запорожцами. Никто не ушел от пристани, и все дожидались, пока чужедальние гости осилят холодный Дон. 

С десяток черкасских жителей уже бежали к берегу с теплыми зипунами, чекменями и кожухами, казачки - с горячими пирогами. 

Но, выйдя на берег, запорожцы приняли только по чарке водки, натянули на посиневшие тела свое платье и молча стали седлать прозябших коней. 

- Ондрий, здорово, брат! - воскликнул Разя, кинувшись к вожаку запорожцев. 

Боба обнялся с боевым товарищем, потрепал по плечу "разиненка". 

- Дядько Боба, а где же твой Воронок? - спросил Стенька. 

- Забили, хлопче, паны проклятые Воронка. Метили пулей в лыцаря, да попали в коня, - сказал Боба, затягивая подпругу на своем молодом Буланке. 

- Пошто торопились так, атаманы? Чего вам было парома не подождать? - с обидой спросил паромщик. 

- По то и спешили, что единого часа терпеть не можно: хаты горят, дети гинут у нас! - угрюмо сказал Боба, уже ставя ногу в стремя. - Приходите, добрые атаманы, на круг послушать да слово свое сказать за наше правое дело, - вскочив на коня, обратился он к донским казакам. 

И все товарищи Бобы, суровые, без улыбки привета, вскочили по коням и поскакали в город в сопровождении ватаги донских казаков. 

- Вот тебе и Варшаву взяли! - развел руками казак с серьгой в ухе. 

- Гайда, Стенько! - позвал Тимофей сына, тронув бока своего Каурого. 

Они проскакали мимо городского глиняного вала, укрепленного плетнем от размыва, и въехали в город. Но вместо того, чтобы двинуться в общем потоке к войсковой избе, они свернули в сторону и удержали коней перед богатым домом войскового атамана Корнилы Яковлевича Ходнева, украшенным замысловатой резьбой белых наличников, яркой зеленой краской стен, цветными стеклами в окнах и золотым петухом на высокой кровле. 

Батька крестный 

Стенька был крестником и баловнем атамана. 

С месяц назад, когда Разя ездил в Черкасск, войсковой атаман посетовал, что старый не взял с собой Стеньку, для которого у него лежал приготовленный подарок - мушкет иноземного дела. 

Стенька мечтал об этом ружье со всем мальчишеским пылом. Но, кроме подарка, его влекла в Черкасск также и бескорыстная, искренняя привязанность к атаману Корниле. Он восхищал Стеньку величием, важностью и богатством, как и независимостью суждений и властным обхождением с людьми. Подражать во всем крестному, вырасти таким, как он, и стать войсковым атаманом было заветным желанием Стеньки. 

Тимофей Разя иначе относился к куму: ему не нравилась боярская холя, в которой жил войсковой атаман и которая, по мнению Рази, не пристала казаку. Он недолюбливал в Корниле богаческую спесь и воеводский покрик. 

Но когда злые языки говорили, что атаман завел тайные сговоры с московским боярством, Разя решительно отвергал этот поклеп: 

"Нет, не таков кум Корнила, чтобы продать казачество московским боярам. Хитрость его понуждает хлеб-соль водить с горлатными шапками. Чем раздором да поперечною сварой, - он крепче удержит хитростью волю казачью от жадных боярских рук". 

Тимофей втайне даже несколько гордился близостью атамана со своим семейством и его любовью к живому, горячему Стеньке. 

Не сходя с седла, Разя с нарочитой смелостью стукнул в косяк окна рукояткой плети. 

- Эй, кум Корней, заспался! - крикнул он. - Гонцы с Запорожья, кум! 

- Здоров, кум Тимош! - узнав Тимофея по голосу, лениво и хрипло откликнулся атаман из-за закрытой ставни. - Чего ты трудишься, кум? Не молод! На то довольно у нас вестовых казаков в войсковой избе, чтобы бегать с повесткой. 

- Я, кум, хотел тебя упредить по дружбе. Мыслю: важное дело послы привезли. А коли тебе не надобно, то уж не обессудь за тревогу. Ваши, значных людей, порядки иные, не как у простых казаков, - сказал с обидою Разя. - Едем, Стенька, - позвал он и тронул коня. 

- Кум! Эй, кум! - крикнул Корнила вдогонку. - Воротись-ка, кум! Я спросонок, может, неладно сказал. Воротись! - Атаман распахнул окно и предстал в чем мать родила. - Ух, как солнышко светит! Ай лето назад пришло? Заходи, зараз встану, оболокусь, - сказал атаман и, тут только заметив Стеньку, с неожиданной приветливостью улыбнулся. - А-а, и крестник здесь! Здоров, Стенька, здоров? За ружьем? Уговор - дело свято. Получишь нынче ружье. Веди батьку в курень. 

Обиженный Разя был молчалив. Он хотел дождаться нетерпеливых расспросов Корнилы, но пылкий Стенька, предупредив крестного, с жаром пересказал ему все, что случилось на переправе. Он ждал, что Корнила все бросит и помчится в войсковую избу. Однако атаман одевался не по-казачьи степенно, медлительно. 

- Так, стало, кум, им и парома уж некогда дожидаться? - обратился он к Разе, словно не Стенька, а сам Тимофей рассказывал ему обо всем. 

- Знать, то великая справа, кум, - подтвердил Тимофей. 

- Хитрый атаман Ондрий Боба! Теперь, чай, все казаки закипели в Черкасске. Чай, на круг собрались у помоста... - с усмешкой сказал Корнила, натягивая высокий мягкий сапог. - Эх, Стенько, каков пес у меня завелся для травли! - почти по-мальчишески оживленно похвалился Корнила, озадачив Тимофея внезапной легкостью мысли. - Да-а, напрасно гетман Богдан понадеялся снова на крымского хана! У хана своя забота - чтобы Польша и Запорожье ослабли, - вдруг опять обратясь к Тимофею, сказал атаман. - Легковерен Хмель - вот и расплата за легковерье. Второй раз хан продал его королю... Помстятся, кум, нынче паны над казаками за повстание! Аж печень кипит, как помыслишь: браты ведь родные гинут! - с искренней болью воскликнул Корнила. 

И Тимофей Разя тотчас понял, что уже давно все известно атаману о запорожском посольстве. Не так-то он прост. Всюду и обо всем его лазутчики успевают проведать и донести!..