От этих мгновенно мелькнувших мыслей у Степана под кожухом по всей спине выступил пот, рука сжала саблю, и только стрела, которая свистнула над головою, заставила казака опомниться и пуститься дальше в погоню... 

В виду Азова съехались крестный и крестник к ночлегу, к расставленным казаками шатрам, у которых дымились костры. 

С Козыева Улуса и Едичульской орды крымский хан мог собрать не менее пяти тысяч из десяти, обещанных им на помощь панам. Теперь только пленников, угнанных из Едичульской орды, было около двух с половиною тысяч. 

- Эх, время для славы приспело, крестный! Давай-ка ударимся на Азов?! - увлеченный победой, воскликнул Степан. - Велишь - тотчас в город влезу всему Дону в радость! 

- Когда волки в степи человека обстали, время ли мыслить о том, как он на медведя с рогатиной выйдет! - ответил Корнила. - Покуда с панами война, не осилить русской державе войны с султаном. Постой, вот панов поколотим, тогда нам, бог даст, государь на Азов укажет... 

Они ночевали хозяевами. Знали, что не посмеют к их стану приблизиться крымцы. 

И, несмотря на сдерживающее слово Корнилы, Степан не мог без боевого волнения смотреть на азовские башни. В ушах у него сама собою слышалась осадная пальба, а глазам представлялись казаки, лезущие по приставным лестницам на каменные стены Азова... 

Вдруг поутру с башни Азова, гулко отдавшись в серебряной снежной степи, ударила одинокая пушка. Ядро, высоко всплеснув воду, плюхнулось в незамерзший Дон, а из ворот города тотчас выехало с десяток всадников. Словно в явное пренебрежение к казацкой силе, эта горстка азовцев спустилась к Дону, села в ладью и стала бесстрашно переправляться на правый берег. 

Войсковой атаман и его есаулы, по удару пушки вышедшие из шатров, наблюдали приближение ладьи. 

- А ну, Стенька, скачи с казаками к бережку послов стретить. Ты ноне в посольских бывалый, - велел Корнила, - а я приоденусь пышнее, барашков велю варить. Они небось постны к нам едут: ведают черти, что досыта их накормлю! 

В Азове давно уже было известно, что калмыки пограбили и сожгли аулы Казыева Улуса. Крымский хан без ведома турок сам не посмел бы вторгнуться на казацкие земли. Азов понадеялся на "авось" и указал послать Едичульскую орду в погоню за калмыками прямым путем, почти мимо Черкасска. Войсковой атаман понимал, что турецкий посол теперь будет разыгрывать, будто ему ничего не известно о дерзком походе ногайцев... 

Рослый обрюзгший азовский мурза со свитой и переводчиком вошел в шатер Корнилы, где было уже приготовлено угощение. Мурза спросил о здоровье султанского величества. Потом они оба осведомились о здоровье друг друга. Уселись. Турок притворно, будто не знал, спросил, заключила ли мир Москва с поляками. Корнила ответил, что, слава богу, послы говорят о мире и кровь на полях перестала литься. 

И только уже за едой, ловко управляясь с головою барана, мурза со скрытой усмешкой спросил атамана: 

- За сайгаками, что ли, так далеко ускакали казаки? 

- Едичульских ногайцев маленько пришли поучить, - спокойно ответил Корнила. 

- Чего ж ты на них? - спросил турок так, словно ему было это почти безразлично и спрашивал он лишь из вежливости, изобразив любопытство. 

- Мыслили дурни, что мы на войне, да полезли в казацкие земли, ан государь казаков отпустил из Польши... И наскочила коза на капусту... 

Мурза засмеялся, но тут же надулся спесью. 

- Султан осерчает на вас, - сказал он, - ногайцы - султанские люди. 

- Так, стало, султан их послал в казацкую землю?! - воскликнул Корнила. - А я мыслил, султан не на нас, на них осерчает! 

- Ты хитрый! - ответил мурза и засмеялся, потряхивая животом. - А много добычи угнал у ногайцев? - спросил он. 

- Я загадку люблю загадать, - отозвался Корнила. - Сколь овечек я тебе подарю - у меня останется вдвое, а сколь коней я тебе подарю - у меня останется впятеро больше, а сколько я добыл, ты сам сосчитай. 

При этих словах Корнила мигнул есаулу Макушеву, и тот пошел из шатра готовить подарки. 

Услыхав про подарки, мурза просиял. Он тотчас понял, зачем пошел из шатра есаул, но не хотел сразу сменить тон беседы. 

- Ты, атаман, лучше султанских людей не трогай. Они не на вас, на калмыков пошли, а степь потоптали конями - велико ли лихо! Смотри, султан осерчает, армянских купцов не станет пускать в Черкасск, греков тоже не станет пускать - вам убытки... 

- Кругом нам убытки! - лукаво ответил Корнила. - Султан их нарочно ко мне во полон загнал. Столь тысяч ногайцев кормить в полону - мне и хлеба не хватит! 

Мурза, видно, тут только понял, какие битвы прошли по степям. 

- А сколько же полона? - спросил он, не сумев скрыть растерянность. 

- Да тысячи три их налезло в полон. Ты помысли: сколь хлеба скормлю на эку ораву!.. 

- Ты что же, войну затеваешь?! - весь красный, воскликнул мурза. 

- Какое - войну! Каб войну, мы и десять бы тысяч забрали, - ответил Корнила, - а тут только тех похватали, кто смуту сеял, кто между султанским величеством и государем нашим вражду затевал. Им туды и дорога, чтобы мир между нами стоял крепко! Султан государю напишет про них, и государь отпустить их укажет. 

Войско, которое крымцы готовили в помощь панам, было разбито калмыками и казаками, и Степан удивлялся, как искусно и ловко все было сделано. 

После похода Корнила призвал Степана, весело подмигнул. 

- А ты спешил саблей махаться! Не только казацкого дела что сабля! Уразумел ныне сам? Вот то-то, Степанка! Держись, брат, ко крестному ближе, взрастешь атаманом великим... Слал я тебя во посольстве на степь, а ныне пошлю Ерему в Москву к государю, а тебя - ко казацкому другу, к Алмазу Иванычу, с доброю вестью. 

Старый приятель Корнилы Алмаз Иванов был в это время в Польше, в числе послов, ведших переговоры о мире. В последний раз войсковой атаман, будучи в Москве, обещал Алмазу все вести, которые он по особым случаям будет посылать к государю, тотчас же с надежным нарочным тайно, без грамоты слать и к Алмазу, чтобы тот знал заранее обо всем. Дьяк в обмен обещал писать о походном казацком войске.