- И все-то казачки как?! 

Алена молчала, но про себя разумела, что не так сиротливо Анюте: двое больших детей у нее, две работницы, конюх, да холостой деверек Фролка живет с ними вместе. Войдешь к ним в курень - шуму, смеху! А тут как на кладбище... Гриша заснет - тишина. Слова ни с кем не молвишь... 

Алена Никитична не любила часто ходить к Анюте, чтоб не тревожить Фролку, который каждый раз, как встречался с ней, загорался смущением. 

Когда впервые Степан привел в дом стриженую Алешку, Фролка был восьмилетним. С первых дней ее жизни в доме Иван со Стенькой и с ними Сергей ушли на войну. Между восьмилетним Фролкой и стриженою Алешкой повелась неразливная дружба. 

Мечтательный и немного ленивый, Фролка с горячностью делал все, что бы она ему ни велела. Старики добродушно дразнили его женихом Алешки. 

- Тили-тили-тилишок - наш Фролушка женишок, тили-тили-тесто - Ленушка невеста! - шутила Разиха. 

Фролка и сам называл Алену своей невестой. 

- Пойдешь за меня? - спросил он как-то Алену, когда молодежь из станицы весело собиралась к венчанью в Царицын, несколько разукрашенных лентами троек уже гремело колокольчиками на улицах и все от стара до мала высыпали смотреть молодых. 

- За кого ж мне идти за другого! - со смехом сказала она. - Сбирайся скорее, да едем со всеми к попу в Царицын! 

- Нет, как вырасту, вот тогда, - прошептал ей Фролка без тени шутки. 

- А как вырастешь, то и вовсе! - бойко смеялась Алешка. 

Пришлый приемыш, она почти не знала подруг из казачек, особенно в первый год своей жизни в станице, стеснялась своей мальчишеской стриженой головы. В ту пору Фролка был самым первым ее товарищем. 

Она росла, хорошела, взрослела. 

Когда Степан возвратился с войны и внезапно все повернулось в доме на свадьбу Стеньки с Аленой, - перед самым весельем Фролка исчез из дому, и только дня через два нашли его рыбаки на острове за станицей. Он не хотел поздравить Степана с Аленой и поселился с тех пор у Ивана. 

- Что-то он нас невзлюбил! - удивился Степан. 

- Ты у него невесту отбил, - усмехнулась мать. 

Фрол приручался исподволь и долго. Он вдруг вытянулся нескладным верзилой, завел себе гусли, забирался на островок и просиживал целый день, напевая песни. 

Уходя на войну, Степан наказывал Фролке в нужде не забыть Алену. И Фрол выполнял просьбу брата. Он привозил ей дров, приносил с Дона рыбы, занашивал с поля дичину, косил для скотины траву, но ни разу за год отсутствия брата не вошел к ней в избу... 

Четырехлетний Гришка любил своего дядю Фролушку, почасту бегал во двор к Ивану. Сидя на куче бревен в углу под деревом, Фролка тешил племянника гуслями или рассказывал сказки. 

Алена занималась хозяйством и знала: придет время - Фрол пересадит Гришатку прямо через плетень в густую траву. 

И вдруг во дворе у Ивана послышались хлопоты, шум, наехали гости. Алена хотела взять Гришку домой, чтобы он не мешался у тетки, но Фрол сам вошел в ворота, принаряженный в новую рубаху, в праздничный синий чекмень с галунами. 

- Ну-ка, Никитична, без мешкоты приберись да и к нам. Войсковой атаман тебя кличет... 

- Крестный?! - в каком-то испуге спросила Алена. 

- Да не бойся, он сказывал - с доброю вестью. 

Но Алена встревожилась еще больше: с какой же он вестью? Откуда? На что ее может звать сам атаман?! 

Она хватала убор за убором, разбрасывая по всему куреню свою женскую рухлядь, не зная, что лучше надеть, в чем показаться. Щеки ее пылали от волнения, она смешалась и поминутно теряла что-нибудь такое, что через миг ей казалось самым необходимым и подходящим к случаю. 

Аннушка в нетерпении к ней забежала. 

- Да что ты, Алена! Ведь экий великий гость дожидает тебя, а ты мешкаешь, право! Содом натворила по всей избе, а сама негораздушкой экой осталась! Давай я тебе пособлю поскорее прибраться! - сердито сказала большуха. 

Возле ворот Иванова двора два десятка заседланных коней кормились травою по улице. Усатый казак хлопотал, насыпая в торбы овес. В горнице слышались веселые и слегка хмельные голоса казаков. 

- Здравствуйте! - робко поклонилась от порога Алена. 

- Здорова бувай. Так вот какова у Стеньки казачка! То-то он, бисов сын, крестному на показ не привез. Бережлив казак! - приветливо усмехнулся Корнила. 

- От Стеньки меня никому не схитить, Корнила Яковлевич, - отозвалась Алена и пуще смутилась собственной смелости. 

- Шустра на язык! Сергею сестренка? - спросил Корнила. 

- Сестра. 

- Шустра сестра! - подхватил атаман и сам засмеялся складному слову. - Скучаешь, красавица, по Степану? 

- Все слезы льет, - выдала ее Аннушка. 

- Казачке лить слезы в разлуке - глаза проплачешь. 

- Тебе бы пойти за купца, все бы в лавочке возле тебя отирался! - поддразнил один из войсковых есаулов, бывших в свите Корнилы. 

- Вестей нет, честной атаман! - возразила Алена. 

- А я и с вестями! - воскликнул Корнила и весело подмигнул. - Стенька наш большого воеводы жизнь спас в сече от вражеской хитрости. Удаль казацкую, сметку лихую в бою показал. Я ныне ездил на Москву по донским делам. Государево похвальное слово привез Степану да соболиное царское жалованье в почет. Приедет с войны - зайдет в войсковую избу и получит. Тебе-то к лицу соболя придутся, казачка! - добавил Корнила. - И от меня ему будет гостинец за то, что не посрамил он донского казацкого звания. 

Атаман недолго гостил в Зимовейской станице. Покормив коней, он со свитой тронулся дальше, в Черкасск. 

Вся станица сбежалась на двор к Алене. Казачки глядели на нее так, будто она уже была разнаряжена в соболя. Уговаривали ее сварить пива, устроить праздник по поводу царской награды. Алена пыталась отговориться, но Аннушка строго сказала, что соседки примут отказ за спесивое нежелание знаться с ними. 

- Хоть бы мой атаман получил государеву похвалу, то сварила бы пива на всю станицу. Обычай таков. Фролка песню сыграет, потешит гостей. 

- Как Степан воротился бы - вот уж тогда... - заикнулась Алена. 

Но атаманша уже не на шутку прикрикнула: 

- Срамишь ты не только себя - всю родню! 

Алена варила пиво, готовилась к празднику, созывала гостей, как вдруг чужой, незнакомый казак по-хозяйски вошел во двор; не здороваясь, не спросясь, широко отворил ворота, и несколько всадников въехали в них, по-татарски, на лубе, подвешенном между конями, везя Степана.