Они подошли к бурдюжному городку, над которым летал пух. Весенняя тяга кормила и бурдюжных. Здесь тоже щипали гусей, уток. Увидев Ивана Тимофеевича, к нему сразу со всех сторон, от костров, шалашей и землянок, сошлись обитатели стана. 

- Не добыть на вас хлеба, братцы. Я с осени вам говорил: не надейтесь, - сказал Иван. - Идите в другие станицы. 

- Гонишь нас от себя, хозяин?! - вызывающе и озлобленно выкрикнул кто-то из-под самых копыт Ивановой лошади. 

Иван взглянул вниз. Из дыры, подобной лисьей норе, вырытой под корнями дерева, глядело на него молодое рябое лицо, закопченное и вымазанное глиной. 

- Чего ты орешь? - спокойно спросил Иван. 

- Чем гнать нас назад, в неволю к боярину, велел бы нас лучше тут в ямах засыпать!.. Мы сами ляжем. Зови с лопатами казаков, - продолжал со злобой рябой из своей норы. 

- Дура! - с обидой за брата остановил эти крики Стенька. - Заткнул бы глотку, коли умом не взял! 

- И то - дура! - напали на рябого бурдюжные. - Ты дядьку Ивана зря клеплешь: он прошлый год скольким дал хлеба! 

- Сбесились вы, дьяволы! Царь не дает - а мне где взять хлеба?! - отрезал Иван. - Сами видали вы, что прошел на Черкасск караван из Москвы. Черкасск и делить его станет, я, что ли! Ну с чем ко мне лезете? С чем? Что я, сею аль хлебом торгую?! 

- Нас и бог и царь обижают, и вы, казаки, не жалеете! Чего нас жалеть: мы - зверье! Под корнями живем. Топчи конем-то меня по башке, топчи, на! - снова крикнул рябой, высунув голову из норы. 

- А нуте вас, идолы! - отмахнулся Иван. - Разума, что ли, нет?! Говорю как в стену... 

Он тронул коня, но высокий, тощий старик в лаптях, в одной руке с недощипанным гусем, крепко схватил атаманского коня под уздцы. 

- Ты, свет Иван Тимофеевич, так-то не езди от нас. Ведь нам во всем мире ни места, ни доли нет. Ты схлопочи, чтобы нас во казачество взяли. Гляди, мужики какие! С рогатиной на медведя любой сгодится... Не отступайся, моли за нас!.. Может, царская милость придет!.. - продолжал старик. 

- Да я ведь молил, отец, - возразил Иван. 

- А ты пуще моли, безотступно... Ить люди!.. 

Иван понукнул коня. Старик не держал больше повода, и оба брата пустились прочь от молчаливой, понуро расступившейся толпы. 

Когда отъехали от бурдюжного стана, Иван разразился вдруг страшной бранью, какой Степан никогда еще от него не слыхал. 

- Ты что? - спросил Стенька. 

- А то, что подохнут все к черту!.. Чем их кормить? Что я, себя на куски порежу для них?! 

Во главе десятка казаков Иван выехал сам в Черкасск. За ними, как ежегодно, пустились по Дону порожние насады, на которых привозили с низовьев жалованье в станицу. 

Бурдюжные провожали Ивана по берегу. И опять, несмотря ни на что, словно не было их последнего разговора с Иваном, кричали напутственные пожелания доброй удачи, выкрикивали наказы. 

Неделю спустя бурдюжные стали сходиться по нескольку человек к пристани и глядеть вниз по Дону. Их мучило нетерпенье узнать о решении своей судьбы. От успеха Ивана, от того, сумеет ли он получить на их долю хлеб, зависело - быть ли им дольше живыми. И хотя им Иван сказал, что не ждет успеха, они хотели еще на что-то надеяться. 

Среди зимовейских пошел шепоток: 

- Глянь, бурдюжные возле буя все ходят, зыркают на низовья, как кот на сметану, ждут нашего хлеба. 

- Чай, мыслят пошарпать... 

- Отобьем! Куды им там с нами сладить! 

- А не худо бы нам у пристани стать своим караулом: как навалятся да похватают, то поздно уж будет! 

Казаки из станицы стали стекаться на берег Дона с оружием. 

- На кого-то собрались? - простодушно спросил атаман бурдюжных Федор Шелудяк. - Ай война? Не чутко ведь было... 

- Слыхать, татары из степи прорвались набегом, - не глядя ему в глаза, пояснили станичные казаки. 

На третий день ожидания хлеба казаки покатили к пристани пушку. Услышав об этом, бурдюжные тоже вышли к Дону, вооруженные самопалами, луками, пиками, саблями, у кого были ружья с огненным боем - тоже взяли с собой. 

- Стой! Стой! Не лезь ближе - станем из пушек палить! - закричали им зимовейские казаки и дружно навалились, повертывая пушку в сторону подходивших бурдюжных. 

- Пошто, станичники, ладите пушку на нас? Мы не ногайцы! - ответили из толпы пришельцев. 

- А пошто вы с оружием на пристань? 

- К вам в подмогу. Вы нас выручали в беде, сколь кусков из окошек давали. Коли на вас беда, нам и бог велел вас выручать, - сказал атаман бурдюжных. 

- Идите себе подобру. Мы и сами беду одолеем. А станет невмочь - тогда вас позовем... 

- Не доброе дело русскому человеку ждать, пока скличут в подмогу! 

- А сказываю - идите к чертям! - закричал зимовейский пушкарь Седельников. - Не пойдете добром, запалю в вас пушечной дробью. 

Размахивая дымящимся фитилем, он подскочил к пушке. Бурдюжные шарахнулись в сторону и побежали от берега в степь. 

Но в это время над берегом Дона в степи показалось несколько всадников, мчавшихся с низовьев к станице. 

- Наши скачут, Иван Тимофеич! - признали в толпе. - Поспешают!.. 

Иван соскочил с седла, молча кинул повод подбежавшим к нему казакам. 

- Как съездил, Иван Тимофеевич? 

- Как с хлебушком, атаман? - раздались вопросы из толпы казаков. 

- Хлеб на всех сполна, братцы! 

- А на нас, на бурдюжных? - несмело спросили в толпе. 

- Сполна! - подтвердил Иван. 

Он был сам удивлен и, больше того, озадачен тем, как легко войсковая изба дала ему хлеба на всех прибылых. Весь хлеб не вмещался в насады, захваченные казаками с верховьев, и Корнила еще разрешил захватить насады с низовьев. 

- На всех? - изумленно переспрашивали казаки. 

- И на нас? - по-прежнему добивались бурдюжные. 

- На всех, на всех! - весело подтверждал атаман. 

Двое суток спустя в станице послышались протяжные выкрики бурлаков, тащивших с низовьев суда, груженные хлебом. 

Тут же у пристани закипела раздача хлебного жалованья. Казаки получали хлеб на месте и прямо с насадов везли воза по домам. 

- За хлебом! За хлебом! - раздался клич по бурдюжному стану, когда станичные получили свой хлеб и очередь дошла до разгрузки желанного и нежданного хлеба...