Кровь прилила к голове Степана, гудела в ушах... 

Восстание польских хлопов против своих панов было не в редкость, и нечему было тут удивляться, если взглянуть на бледные лица крестьянских детей, на драное платье и нищие хаты крестьян, которым жилось под своими единоверными и единоплеменными панами нисколько не лучше, чем православным украинцам. 

Боярин и думный дьяк проходили мимо Степана, удалялись и возвращались вновь. Иногда они подходили к фонтану, журчавшему между цветущих яблонь, шелест воды заглушал их слова, но потом они опять приближались. 

"Так вот оно как! Так вот оно как! - задыхаясь от негодования, думал Степан. - О правде кричат, за веру Христову зовут проливати русскую кровь, а сами лишь о боярской корысти и мыслят... Не за русский народ, не за правду и не за силу нашей державы хлопочут бояре... Панов, собаки, спасают - таких панов, как и сами бояре... Чем они лучше панов?!" 

Ночные собеседники скрылись в покоях панского дворца, а Степан все сидел на дерновой скамье. Из головы не шла сожженная боярином деревня, повешенные в отместку за злобного пана польские восставшие хлопы. 

"Схватили бы хлопы боярина да заодно на березу - вот-то бы складно!" - думал Степан. Он не заметил, как погасла свеча в последнем окне дворца и начало рассветать. "Не больно-то складно! - остановил казак свою думку. - Тут как раз и наехал бы Стенька с казацким дозором. Увидел бы, что польские хлопы боярина весят, да гаркнул дозору: „Лупи их, латинское племя! Боярина нашего чуть не сгубили ляхи!" Куды там, да нешто я слушать стал бы, что там поляки бормочут?! Да хоть и стал бы, сказал бы: „Над вашим паном - ваша воля, а наших бояр мы весить вам не дадим. Руки коротки!" Вот тебе правда! Бедному человеку правды добиться нелегкое дело..." 

Степан не видел, что звезды в небе померкли, что в дымной предутренней мгле явственней выступили девически нарядные яблони, а панский дворец отражает в окнах красный отсвет утренней зорьки. Казак сидел так неподвижно, что одинокая жаба не признала в нем человека, выскочив из-за куста, - шлеп-шлеп! - приблизилась к нему и, словно в задумчивой неподвижности, уставилась на него своими выпученными буркалами... 

Легкий ветерок, примчавшийся вдруг откуда-то, зашумел в листве, заглушил соловьев и лепет фонтана, и Стенька, будто проснувшись, услышал невдалеке крик петухов. 

"Время смене", - подумал Степан. Он поднялся со скамьи и пошел вдоль пруда к хате садовника будить отдыхавших товарищей. 

Пыль над дорогой 

Солнце палило жарко. Сохла земля, и над дорогами завивалась пыль. Скакали гонцы от послов в Москву. Из Москвы и из Киева - к месту посольских съездов. Русские полки получали приказы от воевод, снимали свои становища и куда-то передвигались. 

- Братцы, куда путь? 

- Воеводы ведают. 

По дорогам двигалась пешая рать, скакали тысячи конников, куда-то везли пушки... 

- Тянут к домам. Не долог и наш черед, - говорили среди казаков. 

Из густого облака пыли мелькнули казацкие пики, высокие и косматые бараньи шапки. С ветром через ржаное поле долетела родная, казачья песня. 

Как со черна-черна, братцы, ерика, 

Под азовски башни, братцы, каменны 

А и грянули, братцы, десять тысяч казаков - 

Запорожских, донских, волжских, яицких... 

Казаки сбежались толпой к дороге на эту всем знакомую песню о взятии Азова и азовском осадном сидении. 

Как спужались, испужались татаровья, 

Ускочили они, братцы, из азовских стен. 

Да покинули они пушки медные, 

Зелье-порох да, братцы, и золоту казну... - 

подхватили казаки у дороги. 

Стенька увидел крестного. Тяжелый и важный в боевом доспехе, на темно-гнедом коне, ехал он избоченясь и вместе с другими казаками удало подпевал густым и звучным, как медь голосом. 

Поравнявшись с донцами, прибывшая станица спрянула со своих коней, и все пошли громко здороваться да искать между казаками знакомцев. 

- Крестный! - крикнул Степан. 

Корнила обернулся на голос, взглянул на лица окружавших его казаков, посмотрел на Степана и продолжал искать в толпе того, кто его окликнул. 

- Крестный, аль ты меня не признал? - смеясь, повторил Стенька. 

- Постой, борода, погоди! Али ты мне не крестный батька, а крестник?.. - в недоумении потирая глаза, пробормотал Корнила. - Ах ты бисов казак! Да то ж мой Стенько!.. - будто в самом деле только теперь признал его атаман. - Иди обниму, борода! Ну, возрос! Ну, возрос! Был хлопчик, а ныне лихой атаман!.. 

Казаки шумно расспрашивали друг друга - одни узнавали о здоровье родных на Дону, другие спрашивали о погибших товарищах и радовались оставшимся в живых. Тот встретил отца, этот - брата, передавали поклоны казачек, донские гостинцы... 

- Пошто же вы с Дона? Мы чаяли сами домой подаваться, - спросил Стенька крестного после объятий и поцелуев. 

- Корнила Яковлевич! - окликнул подоспевший Иван. 

- Здорово, Иван Тимофеич! - отозвался Корнила. - Слава идет о тебе, атаман. Ладно воюешь! Панов хорошо колотил! 

Все казаки заметили, что войсковой атаман повеличал атамана по отчеству, и с гордостью на него посмотрели. 

Прибылые расположились в панском лесочке. Задымили костры, пошли разговоры... 

- Не в подмогу мы вам - на смену. С панами устроен мир, а со шведом будет война, - говорили казаки.