И хутор давно остался позади, и полячка давно позабылась за новыми боями и походами. Но тут, во время перемирия, с новым дыханьем весны, перед его глазами снова встал облик молоденькой полячки, и казалась она ему вместе и переодетой панночкой, и донскою казачкой Настей... 

"Домой бы скорей! Может, крестный еще не отдал Настюшу замуж", - подумал Стенька, досадуя, что не успел повидаться с атаманской падчерицей перед походом. 

Станица Ивана была вскоре призвана на охрану послов, когда начались мирные "съезды" между царскими боярами и польскими панами-сенаторами. 

Выдалась душная ночь. В огромном саду, окружавшем дворец большого польского пана, поместили Стеньку с его полусотней в хате садовника. 

Сколько ни маялся Стенька, не мог заснуть. Он вышел из хаты в сад. Черное небо горело яркими звездами, в саду было темно - хоть глаз выколи, - и только вдали между сеткой листвы виднелся огонь в панском дворце. Мало-помалу Степан начал различать во мраке толстые стволы деревьев. Он пошел по дорожке. Справа от него лежал за деревьями широкий, дышавший прохладою пруд, и казалось, в его воде мерцало звездами опрокинутое небо. Впереди, у панского дома, щелкали и заливались соловьи... Из-под темных, ширококронных лип и дубов Степан вышел под ясные звезды. Перед ним теперь был большой яблоневый и вишневый сад. Даже в этом густом, непроглядном мраке на яблонях были видны белые гроздья цветов. Стенька сорвал ветку, поднес к лицу. Нежный запах свежести опьянил его. Упругие лепестки коснулись губ влажной прохладой... "Ворочусь домой, оженюсь и сад насажу. Ведь экую красу создал бог - и радость и сладость!" - подумал Степан. 

Незаметно в раздумье он подошел к панскому дому. Во всем обширном дворце люди уже спали, только в покое, где жил боярин Юрий Алексеевич Долгорукий, в окне наверху, мигал огонь оплывающих свечек да двигались две неспешные тени. 

"С думным дьяком засиделся боярин, - подумал Стенька, - и нагар со свечек снять позабыли, то и мигают, словно пожар". 

Он подошел почти к самому дому. Соловьи звенели и щелкали. 

"Как церковь! - подумал казак об огромных панских хоромах. - Вот пан - так уж пан! Отгрохал себе палаты! Хоть глазком заглянуть, как в таких-то домах живут. Ведь две-три станицы запросто влезут под крышу". 

Степан постоял перед широкой лестницей, украшенной каменными вазами, потрогал холодные мраморные перила и побрел по дорожке к звенящему между кустами фонтану. 

"Чудная жизнь! Пан живет как король, а король, говорят, и полпана у них не стоит: хотят - посадят, хотят - спихнут со престола, как все равно атамана, - размышлял Стенька. - Нам, казакам, подивиться туды-сюды, а боярам небось и в зависть: самим бы над государем хозяевать на такой же лад, чай, разгораются зубы". 

Степан поглядел на небо. Сладостный покой вешней ночи разливался в его душе умиротвореньем и радостью. 

Вдруг над головою его распахнулось окно. 

- Соловьи-то гремят, соловьи! - с широким зевком сказал голос сверху. - И грех нам с тобою, Иваныч, в такую пору сидеть, закрывши окошки. Аж голова разболелась. 

- Час поздний, боярин! - ответил второй голос. - Спать пора, да боюсь, и ляжешь, так не заснешь. Сойдем, что ли, в сад, пройдемся, а там уж - в постель. Я мыслю, наутро паны не приедут на съезд. Задачу ты задал им ныне. Дни три теперь думать станут. 

Степан усмехнулся даже с какой-то гордостью, будто это он сам, а не боярин, задал панам "задачу", которую им придется решать дня три подряд. 

"Где им наших перехитрить!" - подумалось Стеньке. 

- Ну, пойдем да походим, - согласился боярин. 

"Уйти от греха", - подумал было Степан. Однако же любопытство в нем взяло верх. Ему захотелось остаться и послушать, о чем говорят, чем живут на досуге эти люди, так непохожие на казаков. 

"Не в царскую Думу влез, а по саду гуляю. Я им не помеха, они - мне. И сад велик - нам на всех места хватит", - решил казак и опустился под деревом на дерновую скамью. 

Немного спустя боярин и думный дьяк сошли в сад. В темноте они были едва различимы, но приглушенные голоса их ясно слышны. 

- ...и тот пан говорит: "Вы мирно поладить хотите, а черкасы1 на помощь шведскому королю двадцать тысяч послали войска, - рассказывал думный дьяк. - Если ваш государь считает, что гетман Богдан и все запорожское войско - подданные российской державы, то пусть он велит Богдану..." 

- Знать не хочу я Богдана! - в раздраженьи перебил боярин. - С Богданом по всей земле бушует холопское беснование: видал ли ты сам Богдановы хлопские толпы? Не воины - рвань! А атаманов их видел - Сирка да других? Хоть сейчас всех в Разбойный приказ да на дыбу!.. 

У Степана сильно забилось сердце при этих неожиданных, полных ненависти к украинцам словах воеводы. Он затаил дыхание, чтобы не выдать себя и не упустить ни слова. 

- Коли совсем стереть польское шляхетство с лица земли, то каков образец дадим мужикам?! Али наша держава чиста от мятежных людишек?! - продолжал боярин. 

- Воровских людей везде будет! - живо откликнулся дьяк. 

- Вот то-то и я говорю тебе, думный. Богдан мужикам да всяким худым людишкам пораспустил вожжи, да и сам не чает того, что из экого дела выйдет! Разошлись крушить польскую шляхту. А с польской покончат, так захотят весь дворянский род сокрушить под корень... А мы повинны подальше Богдана видеть. Вдруг у нас на Дону да и выскочит экий же шиш, как Богдан. Мужиков туда набежало довольно. Он их соберет, да и пойдет наши вотчинки шарпать! 

- Да что ты, боярин, спаси Христос! На Дону не статочно. Ведь в Малорусской Украине русские люди под Польшей томятся. Богдан их к единству призвал за православную веру. 

- Эх, Алмаз Иваныч, короткая твоя память! - досадливо перебил дьяка боярин. - А на кого в Козлове да в Курске, в Москве да во Пскове вставали? Тоже русские, православные люди! Нет, думный! Я мыслю, как Афанасий Лаврентьич: нам надо во что бы то ни стало, хоть уступить панам, а с Польшей мириться, покуда порядок в ней до конца не порушен. Ты послушай, великим постом у меня был случай. Подходим с войском к маентку какого-то пана. Пограблено все, пожжено, и пан со своею паней вдвоем висят на воротах. А польские хлопы - ко мне с хлебом-солью, без шапок стоят на коленях. Я их спрошаю: казаки, мол, были? Молвят: "Ниц, пане боярин. То мы, польские хлопы, сами маенток спалили и пана повесили сами". - "За что же вы его?" - "Пшепрашам, бо пан был бардзо лютый. Богато грошей тягал и хлеба, плетьми бил и чеботом в зубы". Я им: "Да как же вы, пся крев, дерзнули на пана?! Ведь сам господь бог указует хлопам покорность!" Ну, я тотчас велел всех мужеска пола тех хлопов тут же повесить и деревню пожечь, чтобы другим неповадно было вставать на шляхту. А ты вот мне, думный, скажи: по-твоему, что же, за церковь Христову те польские хлопы встали?! К добру ли такая притча?..