- Конец теперь окаянному панству! - заговорили казаки. - Шведский король в согласие с государем нашим пришел... 

Казалось бы, русской рати оставалось одно: в союзе со шведами ударить, собрав все силы, покончить войну и разъехаться по домам. Но вместо того казакам, как и всему русскому войску, приказали остановиться. 

Бои прекратились. Казаки стояли в лесах возле Брест-Литовска. Наступила весна. Стаял снег. В воздухе пахло прелым листом, конским навозом и смолистыми почками. Наливаясь под солнцем с каждым днем все полней, почки лопнули и развернулись в душистые маленькие листочки. 

Вот тут-то и охватило казаков томление по Дону. 

Ни осенью под дождями, ни в зимний мороз под метелями, ни в битвах, ни на становищах казаки не чувствовали усталости. Все знали, что будет победа - придет и отдых. А теперь вдруг почуяли разом, что устали от битв и до смерти хочется всем в родные края. Чаще стали рассказывать друг другу сны, и все чаще да чаще снился им Тихий Дон... 

Совсем не те стали казаки, какими знали они друг друга во время битв. Сидит казак молча, насупясь, латает худой сапог или чинит конскую сбрую, и вдруг откуда возьмется из-под усов улыбка, и глаза уже не глядят на сапог, а куда-то вдаль - в сторону Дона, где цветут теперь вишни и яблони, где весенние ночи так темны, что, только вплотную приблизив свое лицо к лицу молодой казачки, можно увидеть блеск ее глаз; тогда губы шепчут так нежно и тихо, что надо коснуться ими горящего краешка уха подруги, чтобы она услыхала твой шепот... 

Головной дозор, есаулом которого был Степан, стоял впереди станицы, в лесу, оберегая казачий стан от коварного и внезапного нападения. Дозорные настроили себе шалашей и круглые сутки держали заставы. 

Расставив своих товарищей по местам, когда остальные казаки, свободные от несения караула, уснули, Степан лунной ночью сидел невдалеке от своего шалаша, на пеньке у опушки. Сзади него темнел ночной лес, а впереди лежало хлебное поле, едва покрывшееся свежими, нежными зеленями. 

Стеньку всегда на войне удивляло, что мужики не бегут от войны хорониться и сеют свой хлеб, даже когда войска проходят по их дорогам, когда ратные кони топчут поля, а ядра из пушек летят с двух сторон над их бедными хатами... 

И здесь польские крестьяне засеяли свое поле, хотя еще в сентябре шли жестокие битвы. И вот мир еще не установлен, и, может быть, битвы вновь разгорятся, а молодые хлебные всходы уже поднялись, и крестьяне готовят серпы и молятся богу о ниспослании плодородных дождей. И мир над полями царит. На что казаки озорной народ, а не топчут мужицкую ниву и стараются обойти ее стороной: пусть будет хлеб на земле у каждого человека в каждой державе, и пусть его народится столь, чтобы не было в свете голодных!.. 

В ратном седле, с пикой и саблей едет казак по вражеской, панской земле, а увидит волов, запряженных в плуг, да плугаря, гнущего спину, и скажет от сердца: "Бог в помочь!" И тот тронет шапку одной рукою, не отрывая вторую от плуга, и тоже от сердца в ответ: "Дзенькую, пане, бодай урожаю!" 

Прислушиваться к тишине и всматриваться в ночной мрак стало уже привычкой Степана. Но была совершенно светлая, тихая ночь. Луна серебрила деревья и свежие зеленя, и теплый воздух был так неподвижен, что листья не шелестели и не качалась трава. 

Стенька резал кусочками и ел сало, присланное матерью с попутным обозом. Он снова улетел всем сердцем на Дон. Вдруг ему послышался осторожный шорох в траве. Стенька опасливо взялся за пистоль и затаил дыхание. Все молчало вокруг. Он принялся снова за еду, как внезапно его кольнуло, словно иглой, в колено. Он дернул ногой и вскочил... Испуганно прижав уши, перед ним припала к траве серая кошка. Степан рассмеялся и сел на место. 

- Вот ты каков, лазутчик! - сказал он. Худущая, жалкая, ослабшая от голода, кошка разевала рот, но мяукать была не в силах. - Дохлятина! - ласково выбранился Степан и кинул ей сала. Наевшись и тихо мурлыча, кошка уснула возле его сапога. И почему-то Стеньке радостно было чувствовать ее сытый покой. Когда луна поднялась высоко, Степан подумал, что надо проверить, не спят ли в засадах дозорные. Он поднялся со своего пенька и пошел. Кошка проснулась и с жалобным криком помчалась в траве за ним... В памяти Степана мелькнуло что-то очень похожее. "Где же это раньше вот так же ко мне привязалась кошка? - подумал Степан. - Во сне, что ли, видел?" И вдруг рассмеялся: "Аленка!" 

Он вспомнил девчонку, бежавшую за ним по дороге и потом робко жавшуюся к плетню... Потом такую же робкую он вспомнил ее у ворот своего двора, когда они пришли на Дон. 

"Настя красоткой стала!" - тотчас же почему-то припомнились и слова, сказанные в тот день матерью. "Так и уехал, не встретившись с Настей!" - подумал Степан. Он захотел представить себе облик атаманской падчерицы, но прошли уже годы, и Настя совсем исчезла из памяти. Вместо нее встала перед глазами маленькая, хрупкая девчонка-полячка, которая целовала его грубые казацкие руки. 

Это было, когда казаки ворвались однажды после битвы на панский хутор и, еще распаленные горячкою боя, пустились громить богатые покои, разбивать окованные железом лари и сундуки, рыща в подвалах и кладовых, и бросать в огонь вражеское добро. Степан, усталый, вошел в крестьянскую хату напиться и, распахнув дверь, застал полуодетую дивчинку, которая торопливо натягивала крашенинный сарафан. У ног ее валялось какое-то сброшенное платье. Помогавшая ей старая холопка засуетилась, стараясь заслонить ее от нескромных казачьих взоров, и Стенька сам в смущении отшатнулся. 

Но старуха с дивчиной упали ему в ноги. В слезах и отчаянии дивчина схватила и прижала к губам его руку, моля о пощаде. И, глядя на пухлые губки, на бледное личико, на испуганные большие глаза, чувствуя нежную ручку, Стенька тут только понял, что это переодетая панночка скрылась у старой холопки. И, ничего не сказав, он вышел из хаты... 

Несколько дней казаки стояли тогда на хуторе, и Стенька чувствовал, что с каждым днем все больше тянет его побывать в той хате и посмотреть на маленькую панночку. Он не решался зайти в ту хату, но по нескольку раз на дню старался пройти мимо и с тоской думал о том, что, может быть, очень скоро ему навеки придется покинуть хутор...