Атаман и царский посланец со всей войсковой старшиной поднялись на помост, а станичные атаманы и есаулы заняли место вокруг помоста. 

Корнила первым снял шапку. За ним обнажили головы все и стали молиться. Потом атаман и старшина низко поклонились народу на все стороны и народ поклонился им. 

Возле Стеньки в толпе стоял старый казак, дед Золотый. К нему подошел посыльный атаманский казак. 

- Батька и вся старшина зовут тебя на помост! - закричал он глуховатому деду в ухо. 

Старик двинулся с посыльным, проталкиваясь в толпе. 

- Куды, дед? - окликнул его кто-то из казаков. 

Старик оглянулся и весело подмигнул: 

- Седу бороду народу казать! 

Между тем два есаула на бархатной подушке поднесли Корниле его атаманский брусь. Он принял его и трижды стукнул о край перильца, которым был огорожен помост. 

- Быть кругу открыту! - объявил атаман. 

Вся площадь утихла. 

Стенька заметил позади атамана старых дедов Ничипора Беседу, Золотого, Перьяславца, Неделю. 

"Батька тут был бы - и его бы поставили на помост со старшиной!" - подумал Степан, сожалея о том, что Разя не приехал с ними в Черкасск... 

Корнила расправил усы и обвел толпу взглядом. Последние голоса и ропот утихли. 

- Други, братцы мои, атаманы донские! Великое добро совершилось, - торжественно возвестил Корнила. - Запорожское войско с гетманом Богданом било челом великому государю всея России царю Алексею Михайловичу, молило принять их под царскую руку в великую нашу державу. И государь наш моления ихнего слушал, принять их изволил... 

Корнила истово перекрестился широким крестом, и за ним закрестились все бывшие на помосте. 

- Едина церковь Христова, един народ русский, един государь Алексей Михайлович, и нет и не будет той силы, которая государя великое слово порушит! - провозгласил атаман, как клятву, подняв к небу сжатую в кулак мощную руку. - И государь наш православный, братцы, за правду свой праведный меч обнажил против польского короля и шляхетства! - заключил Корнила. 

- Раньше бы думали - не было б столько крови! - крикнул задористый голос в толпе. 

Но возбужденный говор, охвативший толпу, заглушил его нарастающим гулом грозного народного вдохновения. 

Атаман повернулся к старикам, стоявшим сзади него на помосте. 

- Ссорились вы со мною, деды. Дед Перьяславец, и ты, дед Золотый, и ты, Ничипор, и ты, и ты. Был бы простым казаком, то пошел бы и я тогда в славный полк Тимофея Рази... 

Услышав эти слова, Стенька с гордостью оглянулся по сторонам. Но никто не глядел на него. 

- Помиримось, обнимемось теперь крепче, в святой ратный час! - в волненье заключил Корнила, широко открыв объятья. 

Старые казаки один за другим подходили и обнимались с Корнилой. И при каждом объятье толпа казаков выражала веселыми криками свое одобрение. 

- Кабы зубы были, куснул бы тебя Золотый, поколь целовался! - со смехом крикнул Корниле снизу какой-то неугомонный шутник. 

Но шутки такого рода уже не могли ни в ком найти отклика. В бороде старика Беседы, когда он обнялся с атаманом, на солнце блеснули слезы. 

- Идите, старые атаманы! - обратился Корнила к дедам. - Несите сюда боевые наши знамена с ликом Христа, и с Мыколой-угодником, и с Иваном-воином, и со святым Егорием Победоносцем! Подымем и их всех в ратное дело за братьев, за землю и веру нашу, за правду!.. 

Грозный, воинственный клич казаков и сабельный лязг заглушили последние слова Корнилы. Звуки рожков, барабанов, дудок и труб раздались над площадью. 

Сердце Стеньки билось и замирало восторгом. Он вместе со всеми кричал и, как другие, выхватив саблю из ножен, потрясал ею над головой. Не меньше чем десять тысяч клинков, как молнии, сверкали под солнцем над площадью... И, будто в ответ этому морю звуков и блеска, на церкви Ивана-воина ударил тяжелый колокол, подхваченный радостным, точно пасхальным трезвоном, а со всех десяти городских башен, как небесный гром, сотрясая весь остров, загрохотали пушки... 

Тогда распахнулись церковные двери, и священники в торжественном облачении вышли, неся зажженные свечи, иконы и хоругви. А на крыльцо войсковой избы деды уже выносили старые, прокопченные дымом битв и пробитые панскими пулями и татарскими стрелами казацкие войсковые знамена и косматые бунчуки... 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ 

"КАЗАЦКАЯ ЖИЗНЬ" 

Соловьи в садах 

Два года минуло с тех пор, как донские деды вынесли из войсковой избы казацкие знамена. Два года прошло, как станицы покинули Дон. У многих молодых за эти годы выросли бороды и усы, многие показали себя храбрыми воинами, многих взяла могила в чужой земле. 

Степан был выбран есаулом головного дозора. Товарищи полюбили в нем удаль и боевую сметку, и сами дозорные казаки поставили его головой над собою. 

Головной дозор первым встречался с противником. Чаще всего навстречу попадался такой же панский дозор, и, бесшумно расправившись с ним, Степан высылал лазутчиков высмотреть, от кого был дозор, сколько идет войска, пешее или конное. Нередко случалось, что панские силы обрушивались на Стенькиных казаков и приходилось вступать с ними в неравную драку, пока подойдут на помощь свои станицы. Стенькины товарищи прослыли среди войска первыми удальцами. Много их пало в боях, а те, кто пришел охотой на место убитых товарищей, были так же отважны, и Стенька гордился ими, как и они своим есаулом. 

В этой войне русскому войску далась боевая удача, и оттого казаки дрались смелее и жарче. В частых схватках молодой есаул скоро узнал хитрости и повадки врага. 

Жители Украины и Белоруссии, где проходили битвы, переходили на сторону русских, показывали дороги, помогали устраивать в удобных местах засады и радовались победам над жестокими польскими панами. С самого начала войны все стало уже клониться к победе России, но паны еще не просили пощады. 

- Да что же он, чертов пан, о двух головах?! - досадовали казаки. - Колотим, колотим, а все ему мало! 

Прогнав панов из Украины и Белоруссии, русские подошли уже к старым границам Речи Посполитой, как вдруг пришла весть, что шведское войско вторглось в Польшу с северной стороны и быстро пошло занимать польские прибалтийские города.